|
Очередная (восьмая) книга познакомит читателя со второй частью «Характеров и судеб».
В книгу включены также новые песни и стихи, написанные в последние годы.
Посвящается эта книга моим родным, близким и друзьям.
|
«Я написал роман потому, что мне захотелось. Полагаю, что это достаточное основание, чтобы сесть и начать рассказывать. Человек от
Умберто Эко
Итак, перед вами продолжение повествования. Хуже или лучше оно 1-ой части?
Тот же вопрос нередко задается и относительно фильмов и других произведений искусства. Чаще всего ответ на него не в пользу продолжений.
В моем случае, все — не так.
Фактически, это не продолжение, а просто завершение начатого. А может и не завершение, а только вторая часть. Не будем загадывать.
Я сразу должен заметить, что у меня не получилось придумать вымышленного героя, характер и судьба которого были бы определяющими в повествовании.
Приходится признать, что я сам оказался главным действующим лицом моего «романа». Да и само название — роман — выбрано, возможно, не совсем удачно.
Но пусть будет все-таки роман.
Мой «роман с жизнью», сформировавший мой характер, определивший мою судьбу и судьбы моих друзей и близких.
Все-таки несколько лирических и философских отступлений, отличных просто от мемуаров, мне удалось ввести в контекст произведения. Да и мемуарные главы, как мне кажется, отличаются от аналогичных из других моих книжек.
Читатель наверное заметил, что я использовал в первой части уже знакомые «мотивы» по предыдущим книгам. Мне подумалось, что они здесь будут к месту, да их было и не так много.
Я наверняка буду вновь и вновь возвращаться к своим героям и темам первой части. Действительно, есть темы неисчерпаемые для размышлений и темы, как говорится, вечные.
И пока вечность не обрела для меня свою законченность, возвращение к этим темам, к прошлому наконец — моя насущная задача.
Быть «летописцем местного масштаба» не такая простая должность.
Я в этом особенно убедился, начиная эту книгу. Но это и почетная должность. А степень правдивости, искренности автора, его умение писать и его стиль пусть оценивают читатели .
А всех нас вместе рассудит время, неумолимый поток которого в конце концов примирит и почитателей и критиков возможно и несуществующего таланта.
Завтра первый день весны.
И встречать я его буду в Звени-городе... хотя весной и «не пахнет».
В Подмосковье снегопады и прохладная погода.
В прошлом году я проводил здесь время уже после «праздников Марта». Вот тогда была уже Весна. Кататься на лыжах уже было нельзя. Снег местами почернел, местами заледенел.
Да и народ не очень жалует такую погоду. В пансионате был минимум отдыхающих. Но так всегда и бывает. Приветствуется только лето и зима.
Зима — это лыжи, в том числе и горные. Лето — это купание и загорание. Остальное — более грустное и неказистое.
Хотя, весна — пробуждение жизни, ручьи, капель, первые подснежники, веселое, в отличие от зимнего, щебетание птиц.
А осень? Ну, как не вспомнить «болдинскую осень» Пушкина. Для некоторых это тоже приход вдохновения и встреча со своей музой.
У каждого времени года свои краски и звуки.
Для меня самого остается открытым
Когда-то в детстве я больше любил лето.
Большие каникулы, дача в Одинцово, купальный сезон, ягоды, грибы, футбол и другие забавы.
Но любил и люблю я и Зиму.
Особенно солнечную погоду: синее небо сквозь голые ветки деревьев.
Очень люблю, когда эти ветки покрываются инеем. Этот «белый пух» как-то по-особому красив. Жаль, что не долговечен. Вдруг на следующий день видишь, что этот белый налет куда-то исчез, то ли растаял, то ли
опал под натиском ветра, и лес как-будто разделся под влиянием обстоятельств и готовится к новой примерке.
Но Зиму я люблю, хотя и снежную, но теплую, без морозов и метелей, но и без дождей со снегом.
Такое, правда, бывает не так часто, и приходится мириться с изменяющимся климатом или погодой.
А вот Весна — это как Детство.
И вспоминается оно чаще всего весенним. Таяние снега, капель, длинные сосульки на крышах домов и сараев. А главное, бегущие ручьи вдоль бордюрных камней на улицах и в переулках.
И вспоминаешь себя, бегущего вдоль этих ручьев, пускающего «кораблики». Чаще всего, это спички или щепочки, которым легче проскочить в узкие щели между водой и льдом.
Часто эти кораблики соревнуются между собой, бывает теряются подо льдом. При этом приходится взламывать ногой тонкий слой льда со снегом и выпускать на волю этих путешественников.
Иногда они исчезают в водостоках, выныривая возможно где-то очень далеко от моего дома.
А иногда отправляются дальше по соседним проулкам уже без моего сопровождения и моей поддержки, рассчитывая только на самих себя.
Осень – чаще всего грустное дождливое время.
Осень – это конец лета, в
Снова за учебу, работу, но и вновь встреча с одноклассниками, с коллегами и друзьями, с которыми не виделся целую вечность.
Осень — это и буйство красок, золотая осень.
Осень богата дарами садов, огородов и полей.
Это время подготовки к
Как раз это время последние годы приходится на командировку в Дюрсо (б/о Моряк). Что, следует отметить, тоже неплохо.
Таким образом, продлеваешь себе лето. Но и переход от лета к осени при возвращении домой намного резче. Москва, как правило, встречает дождем и заметным похолоданием, хотя прошла, без малого, неделя.
Но эта смена времен года завораживает. Думаю, что не смог бы жить в другом климатическом поясе. И это даже несмотря на отсутствие стабильности в природе и часто полную ее непредсказуемость.
И почему-то зимой с нетерпением ждешь лета, а жарким летом ждешь не дождешься возвращения мороза и солнца, которые рождают «день чудесный».
И так пролетают год за годом со своими такими разными, но по-своему замечательными, временами.
Сезоны сменяют друг друга с неизбежностью судьбы, и их характеры, постоянные по сути, на самом деле переменчивы в своих проявлениях, как и характеры людей.
И к большому нашему сожалению смена этих времен года происходит все быстрее и быстрее. От весны к весне, от осени к следующей осени время идет семимильными шагами.
И никак не получается замедлить эти шаги, волей-неволей приходится подстраиваться под этот ритм.
Но как же, порой, этого страшно не хочется...
Вот и прошел год. Снова начало весны, и я снова в Звенигороде.
Быстро летит время. Всего несколько страниц, а я уже стал старше на целый год. Перечитав то, что было написано год назад, я соглашусь с тем, что написал мой младший предшественник.
Думаю, он мне завидует, так как погода в этом году не чета прошлогодней.
Яркое солнце и теплая зимняя погода. На солнышке, так совсем жарко, особенно в зимней куртке.
Но Москва-река еще подо льдом, а по ее руслу еще бегают лыжники. Отдыхающих очень мало, как и всегда в это время.
Но меня это вполне устраивает. Я с удовольствием скучаю, и эта зимне-весенняя сказка пока самое лучшее, что я для себя придумал, выбирая из таких разных, но по-своему замечательных времен года.
Эта моя скука позволяет мне вновь и вновь совершать путешествия во времени.
Я собираюсь вернуться в тот «странный» год со всеми его временами, когда мне впервые довелось побывать за границей: служба в рядах советской армии в ГДР.
Армейская
Палитра этого длинного года содержала в себе в большей степени зеленые
И в этих «Армейских мотивах» будет мало музыки, но много всего другого, судьбоносного и характерного.
Ну, что ж, поговорим о моей армейской службе.
Я не так много писал о своей службе в рядах Советской армии.
Исключение — две главы «Армейские мотивы» в моей «Музыке навсегда». Но там я коснулся только музыкальных «моментов», хотя их было и не так уж мало.
О службе, так о службе.
Служил я в ГДР, в Группе Советских войск в Германии (ГСВГ).
Непосредственно проходил ее в Альтес-лагере, недалеко от Ютербога, где находился штаб дивизии.
Полк наш, будучи артиллерийским, расквартирован был рядом с пехотным, где кстати я проходил свою музыкальную «духовую» стажировку.
На вооружении нашего полка состояли гаубицы 1943 г., распределенные по трем батареям.
Я служил в третьей батарее, но не в орудийном расчете, а во взводе управления, в отделении связи. Был я радиотелефонистом и работал на переносной радиостанции, вернее носил ее на себе. Вместе со своими коллегами по отделению осуществлял связь между взводом управления и орудиями, а также с руководством батареи и другими командирами.
Приходилось таскать на себе и катушки с телефонными аппаратами для более надежной связи и дублирования радиопередач.
Работа эта трудоемкая, катушки и
Хотя были и периоды спокойного сидения за радиостанцией или аппаратом. И это могло продолжаться круглосуточно.
За время службы пришлось участвовать в большом количестве военных учений самого различного уровня: полковых, дивизионных и общевойсковых. Делалось все, чтобы служба не казалась «медом» и чтоб не было времени на всякую «дедовщину».
Я повторюсь, наверное, утверждая, что все эти неуставные отношения (исключаю всякую патологию) происходят от ничегонеделания и потворства со стороны офицеров, не желающих опять-таки что-либо делать и предпринимать служебные действия.
Со мной мало кто согласится в данном случае.
Дедовщина, как притча во языцах более всего пугает и призывников, и их родителей, да и армейское руководство, которому приходится разбираться в этом и отвечать за это.
Хотя это совсем другая история. Я же своего мнения никому не навязываю. Может мне и повезло с ГСВГ, но и здесь приходилось сталкиваться с, нет не с неуставными отношениями, а просто с человеческими Г-характерами (копирайт мой).
Возвращаюсь немного назад.
Призывался я в ноябре, и первая «пересылка» была у меня в Калинине.
Около двух недель мы «кантовались» в местной воинской части в ожидании отправки в «иные Палестины». И хотя у меня была возможность остаться в
Уж и не знаю к радости или печали. Своя экзотика в службе в ГСВГ безусловно была.
И меня занесло в эту Восточную Европу.
Честно сознаюсь, ничего занимательного в армейской службе нет.
Никакой демократии — сплошная диктатура.
Над тобой полно начальников, командиров. Твой
Но и ничего сверхстрашного в этой службе тоже нет. Зато, какие характеры, а за ними и судьбы предстают перед тобой в этой среде.
Поскольку в армии особенно чувствуется это противостояние:
Тут кругом кто-то начальник (командир подразделения, сержант, старослужащий), а кто-то всегда подчиненный (рядовые, те же сержанты и старослужащие).
К счастью, мне не пришлось ни кем командовать, а на
Власть портит человека, как и «жилищный вопрос». Это я доподлинно знаю, поэтому и не хочу быть никаким начальником. Надеюсь что и не сподоблюсь.
Мне трудно сравнивать службу на Родине и за границей.
Но все-таки на Родине проще, как мне кажется. Увольнительные, свидания с родными, возможность материальной «подпитки», наконец, «самоволки» и всякие другие приключения.
В ГСВГ, например, трудно было себе что-либо из перечисленного представить.
Бежать, выбираться на волю и другие попытки обрести временную свободу здесь были бессмысленны.
Чужая страна, валюта, язык не располагали к этим попыткам.
Хотя что-то такое доходило до нас, но это была явная «клиника», что-то у военнослужащего было не в порядке с «головкой».
Возможно тем солдатам, кто служил в больших городах или занимал какие-нибудь привилегированные должности этого и не понять. Хотя и у меня были возможности выбираться за пределы своей части, общаться с местным населением посредством музыкальных выступлений.
Жаль, что очень редкие.
А что же мне больше всего запомнилось из моей армейской службы?
Конечно же «рмейские мотивы», о которых я уже много писал («Музыка навсегда»), мои занятия математикой с командиром батареи, старшим лейтенантом В.Лукьяненко (тоже писал, но не так
А, главное, запомнились всякие мелочи.
Сумасшедший аппетит в первые месяцы службы: хотелось жрать все время, постоянное ощущение голода, хотя кормили хорошо, т. е. много.
Но, возможно, это психологический феномен.
После полугода службы и отбывания в краткосрочный отпуск на Родину, возвратившись в часть, я уже не испытывал постоянного голода и смот-
рел на предлагаемую пищу равнодушно и безо всякого аппетита. Так что дело не в пище, а в головах, которые ее потребляют.
Поскольку служил я в артиллерии, несколько слов о вооружении, в том числе и личном.
Батареи наши были гаубичные, и только здесь я узнал, что это такое.
То есть, гаубицы существенно отличаются от пушек, хотя тоже стреляют снарядами, имеют лафет на колесах и дуло, но более короткое.
И стреляют они не прямой наводкой, а «навесом» из укрытий по удаленному противнику. А вот куда и как стрелять определяет подразделение управления: радисты, дальномерщики, вычислители, работающие на ПУО (пульт управления огнем) и разведчики.
Радистов я поставил на первое место по понятным причинам, а вот чем занимались разведчики в нашем случае как-то забылось.
Я сам лично ни разу не видел как стреляют наши пушки, тьфу ты, гаубицы.
Находясь на передовой и передавая координаты целей стреляющим батареям, я лишь слышал свист пролетающих над нами снарядов.
В этом случае говорили: «Вот пролетела пара офицерских сапог».
В личном вооружении у сержантов и рядовых были автоматы Калашникова (АКМ).
Мы постоянно носили их с собой, иногда и заряженными. Стрелял я из своего автомата только два раза.
Первый раз — одиночными выстрелами по мишени, которую впрочем было плохо видно из-за большой удаленности. К своему изумлению я даже выбил какие-то очки, впрочем не очень большие.
Второй раз я стрелял очередями более удачно и повалил «фигуру» и более удаленный «пулемет».
Вот и весь мой опыт такой стрельбы. Гораздо чаще приходилось разбирать, чистить и снова собирать свое личное оружие, а нашим артиллеристам проделывать нечто подобное со своими гаубицами.
Служба службой, но особняком в ней стоят так называемые «наряды», в т. ч. наряды вне очереди.
Регулярно каждому подразделению полка, в нашем случае дивизиону или отдельному специальному подразделению, приходилось нести службу либо в карауле, либо работать на кухне.
Эти дежурства продолжались ровно сутки и были достаточно утомительны, особенно дежурства на кухне. Но солдатам они все равно нравились, так как в армейской службе важнейшим является фактор
А время этого суточного дежурства, даже несмотря на очень короткий сон, пролетало мгновенно. И среди военнослужащих даже ходит мнение, что было бы здорово, если служба состояла из одних нарядов.
Мне, как приписанному к внештатному оркестру, где я играл на альтушке в свободное от службы время, не полагалось ходить в наряды, как и всем моим коллегам по «музыке». Это предписывал особый бессрочный приказ по полку, регламентирующий нашу службу.
Ее курировал зам. командира полка по политчасти (политрук), и когда нас не отпускали на репетиции, всегда обращались к нему через голову своего собственного руководства.
Это ужасно его, руководство, раздражало, и оно всячески старалось при любом удобном случае каким-либо образом обойти это положение.
Так я в первый раз попал на дежурство по кухне.
В этот раз мне был объявлен наряд вне очереди за то, что у моей радиостанции потерялся какой-то винтик. Вернее, мне было объявлено
Но поскольку в этот же день наш дивизион заступал на дежурство, мой арест был приостановлен, и я оказался на кухне.
Вы наверное подумали, как хорошо на кухне: тепло, можно подкормиться, чего-нибудь перехватить вкусненького. Не тут-то было.
Определен был я с другими сослуживцами на посудомойку.
Ужин, завтрак,
Нас было меньше десятка, в полку более 500 человек со своими мисками, ложками, котлами на каждый стол и, наконец, большие кухонные котлы.
Работа очень напряженная, физически утомительная и к тому же
Поспать удалось ночью не более четырех часов, так как нас, как самый неквалифицированный персонал кухни и самый низкий по статусу, бросали на самые разные работы: уборка, мытье полов, столов и других аксессуаров кухни, естественно после того, как мы выполним основную задачу.
Но было во всем этом и чуточку хорошего. Немного, но было.
Я уже говорил, что время за время дежурства летит очень быстро. Что касается вкусненького, конечно относительно, перепадало нам немного жареной и очень вкусной картошечки.
Мне запомнилось еще одно «лакомство», которое я отведал во время дежурства на кухне.
С огромным удовольствием и каким-то даже восторгом я съел целиком большую луковицу, откусывая от головки как от яблока.
Совсем недавно я был свидетелем ТВ-передачи о рекордах Гиннеса.
Так вот, в ней один мужик ел луковицу, отламывая слои и запивая все водой. Он это делал более двух минут, что-то не доел и не смог установить рекорд. И подавалось это как что-то необыкновенное и трудно выполнимое.
Не знаю, я съел луковицу гораздо быстрее и с привеликим удовольствием.
После окончания дежурства всех посудомоев выстроили перед строем дивизиона и объявили всем благодарность. Всем, кроме меня.
Меня же простили за мои прегрешения и отменили то наказание, которое как мне кажется я и не заслужил.
Сознаюсь, были за этот длинный год и светлые «пятна» в моей службе в ГСВГ.
Командир нашей батареи, старший лейтенант, собиравшийся поступать в Военную Академию в Ленинграде, «подрядил» меня заниматься с ним подготовкой к экзаменам.
Занятия проводились у него на квартире, где он проживал со своей женой (детей вроде не было).
Меня потчевали чем-то вкусненьким, и занятия проходили неплохо.
Я прежде никогда не занимался серьезно репетиторством. Это был мой первый «большой» ученик, с которого я брал плату «натурой»: кормежкой, домашней обстановкой, нахождением где-то рядом красивой женщины.
А самое главное, я отсутствовал на воинских занятиях и хотя бы ненадолго погружался во что-то домашнее и уютное.
Это помогало немного отвлечься от казарменной обстановки, также как и мои занятия в «музыкалке» на альтушке и короткие малочисленные (к сожалению) выезды за пределы части на музыкальные встречи с местной молодежью или скорее школьниками (см. «Музыка навсегда»).
Но еще раз подчеркну, что после всех этих радостей приходилось возвращаться на постоянную службу.
И это было самое трудное.
Как будто тебя еще и еще раз призывали в армию.
Я слышал от многих отслуживших действительную службу в рядах Армии (да и сам это испытал): после демобилизации еще долгие месяцы тебе снятся (грезятся) удивительные сны, в которых тебя вновь и вновь призывают на службу.
Как правило, в ту же самую
Почему я упомянул слово грезятся?
Да, потому что сны я вообще не вижу или не запоминаю. Но вот эти «армейские» я видел очень ярко и явственно.
Главный вопрос, который постоянно мучает тебя во
Ты же все отслужил, отдал, так сказать, свой гражданский долг. Но почему-то во сне это не объясняется, и приходится служить в очередной раз.
Конечно в очередной раз это вроде
Но все равно ты никак не можешь смириться с происходящим, не веришь, что такое может быть, каким-то дальним уголком сознания понимаешь, что это сон, но как же все это ярко и натурально!
Поэтому когда просыпаешься или очнешься от этих странных грез, чувствуешь небывалое облегчение.
И так ночь за ночью, пока все это не уходит в небытие.
И потом сам удивляешься, как же такое могло привидиться, и первое время боишься, что эти сны вновь вернутся.
Хотя нет, не боишься, а жалеешь, что больше не испытаешь восторг очередного увольнения из армии в момент когда Морфей отпускает тебя из своего плена...
Наши занятия математикой шли довольно успешно.
То ли преподаватель был хороший, то ли
Мы прошли с командиром полный курс, благо я только-только окончил педагогическо-математический ВУЗ, и эти занятия были моей очередной практикой.
Кстати, математику мой ученик сдал на четверку.
Нам еще предстояло заняться физикой, которая также входила в список экзаменов, но этому не суждено было сбыться. Чему предшествовали удивительные события. События музыкальные.
В середине года проходил смотр военной самодеятельности.
Сначала — полка, потом — дивизии, на который отбирались лучшие номера полковых выступлений.
Самое активное участие в этих смотрах приняли «музыканты нашего полка».
Мне довелось участвовать во множестве самых разных номеров.
Наш ВИА, который был изредка
Песня была ритмичной, почти рок, и мы ее, с моей точки зрения, неплохо исполняли, вполне современно, даже слишком.
Была проблема со словами, не совсем воинственными, но в конце концов худсовет нас пропустил.
В нашем ансамбле я был, как бы сейчас сказали, фронтменом, т.е. лидером, солистом и оказался на виду.
Еще одним самодеятельным номером, в котором я участвовал, был поющий квартет, который исполнял песню о Щорсе («Шел солдат по берегу»).
Песня готовилась одним очень музыкальным прапорщиком нашего полка.
Квартет пел на четыре (!!!) голоса, мой голос, т. е. партия, была самая
Пойдем дальше.
У нас в полку был самодеятельный хор, который был создан как раз к этому смотру.
Кроме нашей музыкалки сюда привлекались и другие военнослужащие, к их большому удовольствию.
К смотру готовилась очень хорошая песня «У леса на опушке». С хором в качестве солиста снова выступал ваш покорный слуга.
И наконец, мой коронный
Ее я исполнял один под собственный аккомпанемент на гитаре.
Короче, засветился я на этом смотре по полной программе.
Наш полк был отмечен на смотре дивизии, лучшие номера, в т. ч. моя соло-песня, были отобраны для дальнейших исполнений.
Запомнилось мое выступление на стадионе, в центре футбольного поля («Музыка навсегда»).
И в конце концов за все мои безобразия я был награжден отпуском с выездом на Родину.
Для этого были определены сроки, и поскольку я не смог отказать себе в этом удовольствие, физикой, как таковой, позаниматься со своим командиром я не успел.
В соответствующие дни я отбыл в 10-дневный отпуск домой (без учета дороги)...
Сам факт получения этого отпуска вызывает изумление, да и его исполнение было фантастическим.
Кажется, еще никому в истории ГСВГ не удавалось выбраться в отпуск за один год своей службы, да еще за деяние никак не связанное непосредственно с этой службой.
Да и десятидневный отпуск, превратившийся в двенадцатидневный, был отмечен своими удивительными событиями.
Я как-то плохо помню, как добирался из части до Бреста.
Вроде бы из полка на автобусе, затем поездом (?) до Белоруссии. И наконец, из Бреста я должен был до-
бираться до Москвы на поезде по военному предписанию и прибыть домой утром следующего дня.
Меня же так тянуло на Родину, что я каким-то образом переиграл свой маршрут на воздушный, доплатив за билет на самолет откуда-то нашедшимися у меня рублями, и оказался в аэропорту Бреста.
В ожидании самолета на Москву я чуть было не потерял фуражку. Забыв ее где-то на скамейке, я нашел ее к своему облегчению, не успев, к счастью, испугаться.
Нужно сказать, что весь этот «отпуск» я провел как в тумане. Многое вообще не запомнилось, другое вспоминается с трудом.
Но воспользовавшись самолетом, я сэкономил себе один день отпуска (откуда взялся
Я испытывал огромное счастье и почему-то удивительную робость. Я никак не мог себя заставить нажать на кнопку звонка и долго стоял у закрытой двери, не решаясь «подать голос».
Но не поворачивать же обратно. С какой-то странной дрожью рука, как чужая, все-таки нажала на звонок.
И тут я оказался участником еще одного удивительного события.
На службу в армию провожали моего младшего брата Николая. Если бы я ехал поездом, я не успел бы с ним встретиться и попрощаться. Я не знал, когда его будут призывать, а мои родные, кажется, и не подозревали о моем удивительном отпуске.
Чудеса, да и только.
Забегая вперед, скажу, что брат служил два года до мая 1974 г. и последние 1,5 года тоже в ГСВГ.
И так же как я, он успел вернуться, но уже к моей свадьбе.
Эти мои 12 дней в Москве пролетели. конечно, очень быстро.
Встречи с друзьями и подругами, посещение ВЦ, отдых по полной программе. Заодно я совершил множество воинских проступков.
Во-первых, я не пошел отмечаться в районный военкомат, куда нужно было идти в форме, а я ее снял сразу же по прибытии и одевать ее мне совсем не хотелось.
Во-вторых, когда я уже уезжал из Москвы, на Белорусском вокзале, меня прихватил патруль за неотдачу чести то ли ему, то ли какому-то офицеру.
Здесь же обнаружилось отсутствие моего продовольственного аттестата. Уж, не помню, зачем он был нужен и почему он был со мной в отпуске, но было зафиксировано его отсутствие. Мне позже был выписан новый.
По прибытии в часть я получил втык за патруль, военкомат и за аттестат. Кстати, позже я отыскал этот треклятый аттестат в одном из карманов чемодана, который взял с собой из Москвы.
Ко всем этим «втыкам» я отнесся достаточно
Это второе «пришествие» в армию, сопровождавшееся всем выше сказанным, было малоприятным.
Я уже знал, что это такое, вновь почувствовал в Москве волюшку-волю и возвращаться мне обратно не хотелось, вы даже представить не можете как.
Я грустил в поезде до Бреста, грустил в Бресте, страдал по дороге в полк, получил «по полной», прибыв туда.
Самое главное, у меня после всего этого совсем пропал аппетит, бывший первые полгода службы зверским. К тому же мой командир поступил все-таки в академию, сдав экзамен по физике на тройку.
Его сменил новый молодой лейтенант, к которому у меня было уже прохладное отношение, да и у него ко мне.
Терпел я уже, как только мог. Хорошо еще, что у меня появилось много новых знакомых (поклонников) в полку. Это и сержант, который занимался в полку спортивной подготовкой и писарь, молодой человек, вхожий в продуктовые склады.
Знакомство со спортсменом, боксером по специализации, привело к тому, что и меня в подразделении вдруг стали считать в некотором смысле боксером.
А благодаря писарю, на дембель я получил дополнительный паек в дорогу в виде любопытных консервов: тушенка с гречкой и что-то еще другое, что, конечно, не помешало.
Точно не помню, но кажется на этот период пришлась и стажировка в соседнем полку на духовом инструменте и несколько выездов на «дружбу».
В октябре-ноябре военнослужащих с высшим образованием должны были отправить на некие краткосрочные курсы, после которых им присваивалось звание офицера запаса.
Я и тут оказался «белой вороной», и мне это звание так никогда и не было присвоено.
Близились ноябрьские праздники, и кто же еще кроме меня «крепил» бы в полку музыкальную самодеятельность.
Для этого в момент отправки на курсы я неожиданно «серьезно заболел» . И с «серьезным» диагнозом, о котором в моем присутствии по телефону договаривался замполит полка и врач-фельдшер, был отправлен в лазарет, где несколько дней с удовольствием «кантовался», столоваясь в офицерской столовой.
Миновали праздники, пришел срок прощания с полком.
Мои коллеги-музыканты сыграли мне на прощание «дембельский» марш «Прощанье славянки», и я с радостью, которая могла бы быть и большей, покинул пределы полка, Германии, затем Польши и оказался в пределах СССР.
Но «скоро слово сказывается, да нескоро дело делается». Добирался я до Москвы целую неделю.
Не помню, в Германии или уже в Польше я оказался в так называемых «теплушках», товарных вагонах с двухэтажными полатями в торцах и большой железной печкой посередине.
Демобилизованных было в вагоне много, а вагонов таких был целый большой состав. Ехали долго-долго, с прибаутками, с кормежкой, в том числе с использованием своих консервов, с чаем-кипятком на станциях и на своей «буржуйке». Все было весело и здорово, но очень уж долго.
Добравшись, наконец, до границы Польши и СССР, мы почему-то повернули на север и «поползли» вдоль этой границы.
Таким вот образом мы оказались в «нашем» городе Калининграде.
Здесь мы пересели в плацкартные вагоны, где в купе было больше чем по 12 человек. Но это уже было неважно. К тому же у советских проводников нашлось, чем нас угостить за советские же деньги.
Где-то, не доезжая до Москвы (у Можайска), поезд почему-то остановился и долго стоял.
Ждать многим из нас уже не было никаких сил, и мы своим ходом добирались до Москвы на электричках.
Домой я попал очень поздно, словно возвращаясь из командировки или с работы по вахтенному методу.
Таких сильных волнений, как по приезде в отпуск я уже не испытывал, и на звонок в квартиру нажимал не то чтобы спокойно, но как-то уже более по-взрослому.
С той поры прошло уже более 35 лет.
И теперь, когда годы пролетают с небывалой скоростью, странным кажется, что тот всего лишь год запомнился очень длинным и нескончаемым.
Те молодые времена были своего рода концентратом событий, происшествий, дел и забот.
Два года на «Чайке», три года в ВЦ до Армии для молодого человека, т. е. для меня, казались десятилетиями. Не был исключением и этот год в ГСВГ.
Отмечу одно знаменательное происшествие.
После возвращения из Армии, первая, кого я встретил из старых знакомых, была моя одноклассница, проживавшая недалеко от нашего дома. Через год с небольшим эта замечательная девушка стала моей женой, о чем мы при той встрече и не подозревали.
Удивительные и непредсказуемые события в моей жизни продолжали происходить...
Служба в Армии после окончания института была неизбежной и обязательной. Избежать этого я мог либо при отсутствие соответствующего здоровья или «no-блату».
На здоровье я обычно не жаловался, «блат» располагался где-то в стороне от моих жизненных дорог.
В то время призыв и служба в рядах Советской армии не воспринимались как нечто ужасное и опасное.
Выбора у меня на тот годовой период не было, за меня все было кем-то решено. А вот на других жизненных перекрестках было не так все просто и однозначно.
Перекрестки судьбы...
Давайте вчитаемся в плохо различимые письмена, выбитые на придорожных камнях и сулящие нам в будущем... наше будущее...
На развилках жизненных дорог нам часто приходится выбирать направление дальнейшего движения.
Или нам его кто-то подсказывает, направляет в нужную сторону.
А может сами дороги выбирают себе своих пешеходов, и мы не властны изменить предопределение?
На эти вопросы есть самые разные ответы. Но в любом случае такие придорожные камни с надписями встре¬чаются на жизненном пути каждого.
И я не избежал участи вчитываться в едва различимые строки, порой и не понимая всей важности происходящего.
В школе я учился неплохо. По окончании начальной школы (4 класс) был удостоен чести называться круглым отличником.
Замечу, это произошло в первый и последний раз.
В дальнейшем учеба продвигалась без лишних осложнений, и к окончанию
Родители решили, что я должен поступать в техникум.
Я был с ними согласен, поскольку был очень молод (14 лет), не имел каких-либо пристрастий и не думал о выборе профессии.
Исключением была лишь моя любовь к математике. С некоторого момента у меня появился вкус к ее точным наукам.
Я принимал участие в олимпиадах, в самых разных конкурсах, хотя и не сыскал тут каких-то высоких наград.
Перед самым окончанием
В ответ я заявил, что поступаю в техникум и меня это предложение не интересует.
Позже я задумывался, с какой это стати моя персона заинтересовала математическую школу.
Конечно, олимпиады могли сыграть здесь свою роль, но я особенно не отличался в этих играх. Хотя, возможно по совокупности каких-то мною решенных задач я и приглянулся преподавателям той самой школы.
Я вспомнил одну олимпиаду, в которой я выступил не особенно удачно.
Задание оказалось для меня сложным, особенно одна задача, в которой были представлены рациональные дроби. Не решив эту задачу, я стал размышлять об этих дробях вообще, фиксируя свои мысли на бумаге.
Для меня самого это было неожиданно, на меня это было совсем не похоже. Но что было, то было.
И возможно именно эти размышления юноши и заинтересовали экспертов и явились причиной приглашения. Этого теперь никто не узнает.
Но меня это тогда мало волновало. Меня ждал мой техникум, и я был совершенно уверен, что не зря.
Говорят,
Самый первый
По сравнению со школьными заданиями этот экзамен оказался очень сложным. Но из всех задач я не решил только одну и то, потому что мне просто не хватило времени.
Так задача осталась недорешенной, но в целом, с учетом сложности экзамена, итог был не слишком
Вторым экзаменом стала устная математика.
Этот экзамен был не такой сложный, но и тут была своя закавыка.
Среди вопросов было доказательство одной теоремы по геометрии. Эта теорема была в школьном учебнике напечатана мелким шрифтом и не изучалась в школе.
Я попытался сам доказать эту теорему, но у меня к сожалению это не получилось.
Очень расстроенный я вышел к экзаменатору и нагло заявил, что мы эту теорему не проходили. На что он махнул рукой и велел перейти к ответам на следующие вопросы.
Дальше все складывалось удачно, а на вопрос почему я не решил последнюю письменную задачу, я честно ответил, что не успел. После чего мне было предложено решить ее на доске.
Я с энтузиазмом взялся за дело и вскоре получил искомый ответ. Каково же было мое удивление, когда мне сказали, что задача решена не верно.
От всех этих переживаний я окончательно обнаглел и стал спорить с комиссией, предлагая им сверить мой ответ с где-нибудь записанным. На что получил в ответ все, что думают экзаменаторы о глупых школьниках.
Но мне милостиво было разрешено сделать еще одну попытку. Что я и сделал, будучи как в тумане и полностью в расстроенных чувствах.
Я совершенно не помнил первого ответа, получил второй, который к моему изумлению оказался почему-то верным.
Мне поставили опять почему-то четверку. Как выяснилось позже, эти оценки позволяли мне с уверенностью смотреть в будущее, а экзаменаторы поздравили меня (предварительно, конечно) с поступлением в их техникум.
Третьим и последним экзаменом был русский язык в виде диктанта. Сочинение было бы попроще, но диктант, так диктант.
Через несколько дней за результатами экзаменов поехала почему-то моя Мама. Я же позже приехал на квартиру бабушки, что недалеко от техникума.
Когда Мама вошла в квартиру, я сразу понял, что ничего хорошего не услышу. Оказалось, что диктант я провалил и не поступил в этот несчастный техникум.
Для меня это было страшным потрясением.
При всем моем апломбе, который несколько поубавился во время экзаменов, это был чувствительный удар по самолюбию. «Откровенные разговоры» были еще впереди (см. первую часть романа), но я еще долго приходил в себя после всех этих событий.
Так я не поступил ни в математическую школу, ни в техникум и как побитый зверек вернулся в свою старую школу продолжать учебу в
Не знаю, что бы со мною было в дальнейшем, перейди я в эту математическую школу или поступи в техникум.
Кстати, техникум был радиотехнический, к чему у меня не было никакого пристрастия в отличие от математики.
Вот таким был мой первый большой «придорожный камень».
После таких первых серьезных переживаний и потрясений, мне был дан год на то, чтобы прийти в себя.
И этот год учебы в
Мне было достаточно этого короткого, но буйного периода между
Но, как выяснилось позже, я не забывал о своей любви к математике, которую заметил школьный учитель этого предмета Игорь Константинович Калабин (ИКК), который уже начал подбирать кандидатов в свой выпускной класс и будущих студентов ВУЗа.
При этом, мы, школьники, очень активно участвовали в «трудовом самовоспитании» на школьном заводе «Чайка» посредством уроков труда и последующей трудовой практики по окончании
А затем была замечательная летняя поездка в Ленинград и Прибалтику, завершившаяся первым моим игналинским походом.
Игорь Константинович Калабин сыграл в моей жизни очень большую роль.
Вернее, он был прекрасным режиссером и подбирал себе учеников-актеров по ему одному известным качествам.
Он был замечательным учителем математики, при котором мой интерес к предмету, и так очень высокий, поднялся на новый уровень.
Я научился не просто хорошо решать типовые задачи. Мне очень нравилось преодолевать нестандартно поставленные математические барьеры.
Но как я уже понял, ИКК выбирал себе учеников не всегда по их умению и навыкам в науках.
Он был педагогом «от бога» и собирал своих «птенцов» по критериям, связанным с человеческими качествами.
Уж, какие это были критерии, известно только режиссеру. Нам же оставалось в меру таланта играть свои роли в его постановках, развивая свои лучшие качества и преодолевая недостатки.
Его можно назвать нашим вторым отцом. Не зря мы за глаза называли его «наш классный папа» и
Забегая вперед, скажу, что такое большое влияние этого замечательного человека на мое формирование удивительно.
Срок наших тесных контактов всего какие-то три года, с 1965 (поездка) до 1968, года моего ухода с завода «Чайка» в ВЦ АН СССР (ныне ВЦ РАН).
Дело скорее всего в том, что это были очень важные годы, годы становления характера молодого человека.
Итак, всего один год в школе (11 класс А) под непосредственным контролем ИКК.
Как следствие, досрочное поступление в институт (МГЗПИ) на вечерний факультет (ФИЗМАТ,
Насыщенная рабоче-студенческая жизнь дополнялась прекрасным отдыхом в летнее время:
За это время было совершено и два путешествия на теплоходах Комарно и Вилюй. Соответственно, из Москвы до Волгограда и из Перми до Астрахани.
Но в августе 1968 г. я уже не работал на «Чайке».
Очередной мой выбор (или судьбы) был сделан в пользу Вычислительного центра, что на ул. Вавилова, 40.
О последовательном переходе нашей «великолепной шестерки» в ВЦ я уже рассказывал.
В апреле 1968 г. сюда перешли и мы с Валерой. Но «засветился» я на ВЦ чуть раньше, в марте, на концерте, посвященном дню 8 марта.
Я тогда впервые вышел на сцену ВЦ со своими песнями в окружении моих друзей, активно участвовавших в представлении.
Все мы устраивались на работу операторами ЭВМ, и до нас с Валерой наши друзья попали в одну группу.
Для нас же предполагался выбор: один человек в ту же группу, а
Каждому из нас двоих хотелось конечно к своим. И нам пришлось кидать жребий, монетку, достоинством кажется в 20 копеек. Она как-то не хотела останавливаться, потом куда-то закатилась.
Короче, жребий направил Валеру к ребятам, а
Об этой машине я уже много чего рассказывал и еще расскажу.
Добавлю, что тогда я был огорчен, но со временем понял, как мне повезло. Я стал фанатом этой ЭВМ, ее операционных систем и остаюсь им до сих пор, хотя ее уже давно нет на ВЦ.
Этот
Все шло по накатанной дорожке, но как же замечательно шло.
Сменная ночная работа параллельно с учебой в институте, увлечения и влюбленность, походы и частые встречи с друзьями, музыкальный ансамбль и бардовские
Далее, был призыв в Армию в ноябре 1971 г., служба в ГСВГ и возвращение снова в ВЦ (3 января 1973 г.).
Как я понимаю, другого выбора у меня не было, хотя попытки устроиться в НИЦЗВТ, где работали многие мои знакомые и куда перешли и некоторые члены нашей «шестерки», сознаюсь были.
Но все-таки я очень хотел вернуться в ВЦ и сделал свой выбор в его пользу, в пользу
Чем становишься взрослее, старше, мудрее что ли, тем меньше в твоей жизни возможностей выбора, встреч со своими «придорожными камнями».
Это вполне естественно, хотя может случиться и случается всякое. Далеко за примерами ходить не надо.
Но чаще всего с возрастом тебя все реже и реже посещают такие мысли. Может это и правильно, но не покидает чувство, что все уже позади и перемен не предвидится.
А может это и не так плохо. Всяческие переживания по этому поводу и стрессы, с этим связанные, хороши тем, что ты, проживая все это, находишься внутри событий, взрослеешь, умнеешь и, увы, стареешь, не замечая этого.
А дальше, с высоты прожитых лет ты можешь лишь оценивать правильность выбора и наличие предложенных тебе альтернатив.
Но самое главное, была ли возможность такого выбора или все было предопределено заранее, а тебе остается только оценить степень и положительные качества пути и себя самого на этом самом пути?
На этот вопрос, как мне кажется, нет определенного и точного ответа.
А может быть, это и к лучшему.
Думаю, что пора бы уже перейти от серьезного бытописания и судьбоносных решений к более занимательному, что ли.
Вы конечно уже догадались, что я снова возвращаюсь к омарохаямовской теме.
Но на этот раз в мною очень любимую тему непостижимым образом просочилась некая лирико-художественная струйка, добавившая к «размышлениям о» немного красоты и блаженства.
Но, как говорится, все по порядку...
Мы пьем не потому, что тянемся к веселью
И не разнузданность себе мы ставим целью.
Мы от самих себя хотим на миг уйти
И только потому к хмельному склонны зелью.
О.Хайям
Ну что ж, снова переходим к неисчерпаемой теме «Омара, нашего Хаяма».
К «сплавным» рассказам я еще обязательно вернусь.
Но мне хочется вновь вспомнить о нашем друге Леше, его «заморочках» и о Мише, интеллигенте даже в этом бесшабашном деле.
Их уже нет на этом свете, но веселые и поучительные истории, случившиеся с ними и со мной на этом «акцизном» фронте, просто необходимо рассказать в назидание потомкам и просто в память об этих моих замечательных друзьях.
Еще одним замечательным местом, где можно было себя проявить в деле напитков, оставался для нас долгие годы овощной совхоз в г. Озеры.
Туда мы выезжали чаще всего осенью, но случались и летние выезды на эти сельскохозяйственные работы.
Мы убирали морковь, свеклу и в последнюю очередь капусту. Собирали мы и картофель, а также занимались всяческой прополкой.
В тот двухнедельный заезд мы этой самой прополкой больше всего и занимались.
Работа эта по сравнению со сбором корнеплодов и капусты менее трудоемкая и сложнее проверяемая. Благодаря этому, у нас оставалось много свободного времени, в т. ч. и на всякие «безобразия».
Подробно на всех безобразиях я останавливаться не буду, но кое-какие события, произошедшие в то лето, мне хочется вспомнить.
До антиалкогольной кампании, которую мы и в Озерах испытали на себе, было еще далеко.
В этот заезд с «этим» все было нормально, чего нельзя сказать о наших финансовых возможностях.
Приходилось экономить, и такой доступный товар доставался нам не так уж и легко. Тем не менее, время от времени мы делали необходимые закупки.
Но напомню, мы все-таки были задействованы и на сельхозработах.
Однажды мы с Лешей пошли за «этим самым» в магазин.
Лето летом, но одевались мы всегда с учетом возможных осадков.
У меня был плащ из «болоньи», знаменитый еще по водным походам, где он стал использоваться после выхода из городской моды. Он потерял товарный вид и в некоторых местах были, хотя и штопаные, но дырки.
Итак, каждый из нас купил на свои «кровные» по бутылке, и мы собирались покинуть этот замечательный магазин.
Я намеревался убрать свою покупку в один из карманов плаща.
Неожиданно я вспомнил, что один из карманов порвался и явно не удержит сосуд в своем дырявом пространстве.
Моя рука стала убирать бутылку в карман, а
Разум с удивлением констатировал, что карман почему-то пропускает через себя покупку, но не дал сигнал-приказ к отступлению. Да было уже и поздно.
Бутылка, словно в замедленной съемке, расширила отверстие кармана и стала проваливаться вниз.
Этот процесс был скрыт за полами плаща, и конец действа никак нельзя было предотвратить. Да еще пол в магазине был почему-то не земляным, а кафельным, и при столкновении этих кремневых субстанций возникла необратимая реакция с выбросом некой жидкости под воздействием силы тяжести.
Леша смотрел на все это безмолвно, глаза его не излучали ничего.
Но он все-таки с трудом вымолвил: «Тебе придется купить еще одну» .
Что я и вынужден был сделать здесь же и немедленно. И мне помнится, мы были еще достаточно трезвы, чтобы трезво оценить все произошедшее.
Я уже неоднократно говорил, что после вхождения Леши в нашу компанию (а может и чуть раньше) он с превеликим энтузиазмом принялся осваивать табак и спиртное (см. «Разве так можно ударить»).
На этот раз он собирался выйти на другие «уровни», и в этом безусловно, на сколько я помню, преуспел.
Однажды вечером, после трудовых будней на полях, Леша произнес свою замечательную фразу: «Иду на литр». После некоторой паузы он добавил: «Кто со мной?».
Вы понимаете, что слыша все это, мне ничего не оставалось как предложить ему свою помощь.
После этого были сделаны соответствующие закупки (неужели два литра?), одеты телогрейки для даль-
нейшего использования в качестве одеял, и был дан старт к исполнению Лешиной задумки.
Мы перешли близлежащее шоссе с двумя кюветами и оказались в небольшом сосново-еловом лесу.
В тот месяц темнело быстро, процесс исполнения желаний шел чуть медленнее запланированного. Поэтому нам пришлось развести маленький костерок, скорее с Лешиной помощью (курилка), а может и с моей - я часто бываю предусмотрительным.
Леша, нацеленный на рекорд, сразу взялся за дело, я поддерживал его как мог и в разговоре, и в остальном, и старался держать себя в руках, помятуя о том, что нам еще придется возвращаться и форсировать шоссе с его непредсказуемостью.
А еще я помнил о давней просьбе Леши не перемещать его с места на место и вообще не трогать без видимых причин.
Но не мог же я оставить его в ночном лесу и бросить "на съедение волкам".
Так что с этим мне все было ясно и понятно с самого начала и до самого конца. Но в мои планы вмешалось непредвиденное.
То ли от Лешиной сигареты, то ли от нашего костра в хвойном лесу под нами начала тлеть хвойная прослойка.
Не подумайте чего-нибудь совсем плохого. Никакого пожара в лесу не
Во время установления рекорда мы ее тушили и до и после, но в этот день что-то не срослось. В отличие от леса телогрейку нам спасти не удалось. Вспомнил, телогрейка была Лешина.
Но в ее кармане был простой ножичек , Лешин же. И несмотря на все наши усилия телогрейка вместе с ножичком сгорела дотла.
Через шоссе мы тем не менее
Зная Лешин физтеховский склад ума, его задумка, уверен, была исполнина.
Свои функции я как мог тоже исполнил, возможно не очень соответствуя рекордным достижениям.
В пассив себе и Леше могу записать сгоревшую казенную телогрейку, Лешин ножичек и мою больную голову.
Про Лешину же, как вы понимаете, ничего сказать не могу.
Следующий рассказ может быть не совсем отвечает «омарохаямовской» теме.
Но здесь я снова возвращаюсь к «сплаву» и конечно некоторые нюансы темы безусловно здесь будут присутствовать .
Я так мало пока писал о сплавных работах в Пермской области, что хочется хотя бы таким «макаром» рассказать о, честно скажу, незабываемом . . .
. . .Это был мой самый первый выезд в Менделеево, Кудымкар, Гайны, Харино и дальше, на этот раз в Усть-Весляну, где я и зарабатывал свои первые «сплавные» деньги.
Этот заезд был замечательным во всех отношениях, и в финансовом, и в познавательном, и в «краеведческом», наконец.
Работа наша спорилась, после работы следовал необходимый отдых с гитарой и прочими напитками.
Кстати, это оттуда у нас, игналинщиков, пошла присказка о «муравьиной кислинке» (Если что, это о вкусе прибалтийских вафель).
Песню об этой кислинке пел наш старый товарищ и мой тезка, кандидат наук Юра Ш. С его подачи чуть было не поехал с нами уже его товарищ, без пяти минут
Этот Юра Ш., отгоняя комаров от меня и от моей гитары во время исполнения мной песен, постоянно вспоминал о каком-то замечательном месте недалеко от наших «квартир».
Это, в хорошем смысле, зомбирование привело к тому, что мне самому захотелось посмотреть на эти красоты.
И вот как-то после изнурительного трудового дня мы втроем, два Юры и Игорь В. отправились в наше «путешествие».
По совету уже побывавших там мы вооружились ветками, вроде березовыми, для отгона кровососущих созданий. Это оказалось совсем не лишним. Тамошние комары, вернее дорожно-лесные, оказались во много раз злее даже тех, что мешали нам петь в поселке.
Дорога оказалась длиннее, чем я предполагал, и мы дошли до места, когда уже стемнело.
Магазин, как вы понимаете, был закрыт (так всегда бывает), и нашим ветеранам пришлось наведаться к продавщице домой. Что и было сделано с успехом...
...Я старался потреблять умеренно, чтобы не пропустить местных красот и достопримечательностей, благо было уже так темно, что даже наливали мы на ощупь.
Но вот наконец мы вышли к тому самому крутому обрыву реки.
При ярком, даже ослепительном свете луны на высоченном, круто уходящем вниз холме с церквушкой над рекой, мы сидели молча, как изваяния, забыв и про вечер-ночь, и про нашу нетрезвость, и про возвращение, которое нам предстоит, и вообще про все.
Такого я никогда в жизни не видел и не испытывал.
И тогда я понял, почему мой тезка очень хотел вновь попасть сюда, а мне, в свою очередь, совершенно не хотелось отсюда уходить.
Время как-будто остановилось.
Замерло
И кораблик на реке, сама река, луна на небосводе и ветер, разгонявший комаров.
Да и комары при таком «обороте» куда-то испарились, дабы не спугнуть очарование этой ночи.
Зачем куда-то возвращаться?
Остановись мгновение...
И нет больше ни радостей, ни печалей, ничего...
Одна Красота. Неописуемое блаженство . . .
Все отступает. Даже хмель...
Нирвана...
Первые годы учебы в институте мы с Мишей как-то особенно сдружились.
Взаимная симпатия и уважение, общие заботы и
Он жил с мамой и братом на Университетском проспекте в огромной четырехкомнатной коммунальной квартире.
Занимали они две смежные комнаты, одна из которых была очень большая, зато
Его брат, мой тезка, женившись, уехал из этой квартиры, а позже и Мишка женился и жил здесь со своей Наташей и сыном.
Вот на этой квартире мы в те молодые годы чаще всего и встречались.
Были и песни, и музыка, и «Окуджава под легкое сухое вино», и застолье. Здесь же мы часто готовились с ним к очередным экзаменам.
...Подготовка к сдаче «Истории КПСС» осуществлялась опять-таки на этой квартире.
Мы понимали, что готовиться будем долго и что толку от этой подготовки будет немного. И мы решили соединить ее с «прослушиванием Окуджавы».
В нашем арсенале кроме учебников, гитары и песен был запас «Старки».
В качестве закуски использовался черный хлеб кирпичиком и колбаса, которая
Бутерброды делались огромными, состоящими из больших поперек-кусков хлеба и колбасы. Интересно, но на этом «большие» формы не заканчивались.
В качестве посуды использовались не стаканы и не рюмки, а большие высокие сосуды, расширяющиеся вверх, декорированные цветными поперечными кольцами, и больше похожие на вазы для цветов.
Главное, одно другому соответствовало. Да и учебник, по которому мы «занимались», был очень толстый, так что до конца его мы не добрались.
Тем не менее, мы, собравшись с духом, поехали сдавать этот очень трудный экзамен...
Вы конечно не поверили в то, чем закончился банкет?
Скажу
Мы конечно же поехали сдавать этот экзамен, но в другой раз и без «Окуджавы»...
...Школьные годы, студенческие были наполнены радостью и счастьем, но и молодыми заботами и трудами.
Много было интересного, веселого, грустного и занимательного как во время самой учебы, так и в том, что связано с зачетами и экзаменами.
Вспоминается и случившееся лично со мной...
К экзамену по «Истории КПСС» мы с Мишей готовились долго.
Правда, толку и проку было от этого мало. Материал неподъемный (вспомните толщину учебника), наука
Но сдавать все равно надо.
Какой билет и материал мне достался я не помню, но хорошо помню, что ни черта я по этому вопросу не знал.
Я не был одинок в этом своем несчастье, а наш преподаватель, надо отдать ему должное, хорошо понимал наше положение и готов был ставить всем по три балла.
Но напоследок он каждому задавал так называемый последний вопрос, чтобы, если получится, увеличить оценку.
Мне был задан вопрос о каком-то событии, которое произошло недавно в нашей стране и было связано с отечественной промышленностью.
Кстати, вспомнил: вопрос в билете также был об индустриализации в СССР.
Уж и не знаю с какого «перепугу» у меня в голове возникла мысль-воспоминание, фраза, услышанная или прочитанная где-то совершенно недавно. И я ее озвучил безо всяких раздумий.
Я сказал, что недавно в нашей стране было выплавлено 100 000 тонн стали (или чугуна?), что стало мировым рекордом.
Преподаватель был несказанно рад ответу, который оказался абсолютно верным, и скорее всего «с испугу» поставил мне «отл» в зачетку, единственный по общественным предметам.
Забегая вперед или возвращаясь назад, замечу, что таких неожиданных исходов было в моей жизни предостаточно.
О чем рассказы впереди.
Еще один, совершенно необычный случай произошел со мной в старших классах средней школы.
Предмет, который назывался «Экономическая география СССР» (не подумайте, что рассказ вновь будет связан с промышленностью), был очень объемно-занудным: всякие-разные заводы, шахты, полезные ископаемые, транспорт и прочие «аксессуары».
Выучить все это не представлялось возможным, да мы и не пытались.
В том числе и я, который однажды был вызван к доске отвечать что-то, связанное с географической картой.
Вот «путешествовать» по карте физической, политической и пр. я очень любил. Тут я многое знал и про моря (глубокие), реки, озера, горы (высокие), и про республики, области и... ГОРОДА.
Любил я это картографическое дело.
Учительницей мне было предложено показать на карте один город.
Вопрос невинный и вроде бы легкий вызвал у меня множество ассоциаций. И вместо того, чтобы сразу ответить, т. е. показать город на карте, я сам задал свой встречный вопрос, что вызвало неподдельное удивление учительницы.
Она, задавая свой вопрос, может быть и не подозревала о неоднозначности ответа на него.
Но вернусь к началу.
Она попросила меня показать на карте город Петропавловск. На что я мгновенно задал свой вопрос: «А какой?».
После некоторой паузы мне было разрешено сесть, и была поставлена оценка «отлично».
Для тех, кто как говорится не в теме, скажу, что есть два города с таким названием. Это всем известный Петропавловск-Камчатский и менее известный город в Казахстане.
Я может быть и не знал бы о последнем, но моя Мама и многие ее родные были в эвакуации во время Великой Отечественной войны, в том числе и в этом городе.
Я много раз слышал рассказы об этом тяжелом трагическом времени.
Так меня выручила семейная «военная» память.
Но что самое замечательное, так это то, что меня с тех пор больше ни разу не вызывали к доске и вообще у меня появилась «пожизненная» пятерка по этому предмету.
Ко мне иногда обращались за «консультацией» по разным географическим вопросам, но отвечал я всегда с места, где у меня под рукой всегда имелись справочные материалы, с которыми и отвечалось и «консультировалось» гораздо легче и интересней.
Совсем немного о другом
Опять-таки предмет тяжелый, слабоподъемный, далее этилового спирта продвигаться тяжело.
Но мне, к счастью, и не пришлось этого делать.
После первых уроков и первого изучения химического учебника я с некоторых пор перестал его открывать совсем.
Моим «коньком» было решение всяческих задач по этой химии.
К доске меня вызывали исключительно для этого, никакой теоретический материал с меня не требовали. Ну, а задачки я «щелкал» как орешки.
Как вы и догадались, по химии, как и по географии у меня была твердая ПЯТЕРКА.
А теперь вновь переносимся во времена «высшей школы».
Моим любимейшим предметом в институте была «Аналитическая геометрия» (АГ).
Очень любил я решать задачи по этой дисциплине, да и теория для этого была также необходима.
Это было на первом курсе института, и первый, и единственный экзамен в первом семестре был именно по АГ.
Прежде мы выполняли лабораторные и сдавали зачеты нашему преподавателю, Игорю Владимировичу (см. «Вашу книжку, пожалуйста»). А перед Новым годом настал черед сдавать и экзамен.
Я никогда еще не был так уверен в себе перед экзаменом, что в школе, что в институте.
«Пятерка» была уже у меня в
Все шло отлично, на все вопросы были даны исчерпывающие ответы, все задачи решены.
Возможно я рано расслабился, а экзаменатор задал мне, как всегда, последний вопрос.
Вопрос был несложный, я даже представил себе страницу учебника, на которой был нужный ответ.
Я знал этот ответ, но на меня вдруг напал какой-то ступор.
Я никак не мог вспомнить ключевую то ли фразу, то ли цифру. Я даже вспотел и попросил некоторое время на раздумье. Но так и не смог выйти из этого ступора и получил совершенно незаслуженный «хор».
Вы не представляете, как я был огорчен и расстроен.
Мой товарищ, Володя, получил даже тройку, но меня это хотя и огорчило, но не так как моя четверка.
Хорошо, что в этом семестре экзамен был только один. И мы решили АГ пересдать.
Для пересдачи мы, к сожалению были направлены к другому преподавателю, женщине.
Когда мы в раздевалке, сдавая пальто на вопрос гардеробщицы о причинах нашего внеурочного визита в институт рассказали об исправлении тройки и особенно четверки, она страшно удивилась и сказала, что на старших курсах мы такого себе уже не позволим.
...Пересдача шла не совсем успешно.
Эта «математичка» поставила моему товарищу четверку, а меня за пятерку гоняла особенно яростно.
Отличная оценка, к которой я стремился, предполагала по ее мнению абсолютных знаний.
Гоняла она меня, я уж не знаю по каким учебникам, но не по нашим лекционным. И хотя я как мог отбивался, но по ее словам на пятерку не тянул.
Я в очередной раз был страшно огорчен, сразу невзлюбил эту даму и в последствии предмет, ею читаемый, также отнес к нелюбимым и получил за него такую же оценку.
Но мы все же «добили» этот предмет.
Чуть позже мы вышли на нашего старого преподавателя и почти без проблем получили свои пятерки.
Так у меня в зачетке по первому семестру было две строчки, одна из которых была перечеркнута.
Учебу я начал все-таки с отлич¬ной оценки.
Кстати такие же оценки были у меня и во втором семестре, пока не подошло время последнего экзамена на первом
Этот предмет считался у нас общественным .
Отношение к нему было соответс¬твующим и подготовка тоже. Успешная сдача Истории «КПСС» была еще впереди. Этот же экзамен заставил меня поволноваться.
Все было как обычно: знаний мало, учебник (зеленый) очень толстый, до конца непрочитанный.
Преподаватель, хотя и понимающий ситуацию, мог бы поставить трой-
ку и может быть даже четверку, но увидав в зачетке у меня одни пятерки и даже пересдачу четверки, не стал этого делать.
Он предложил мне отложить экзамен на осень, и я, как понял позже, сдуру согласился.
Осенью я этот «хренов» экзамен сдал, кажется на четверку.
Но что я пережил летом, зная что у меня «хвост»!
Этим летом у нас состоялось грандиозное путешествие по реке Чусовой, далее на теплоходе от Перми до Астрахани, еще один лодочный поход в дельте Волги.
И все это время в рюкзаке я таскал тяжелый зеленый учебник, ко¬торый открыл один раз на турбазе «Коуровка» на Чусовой.
Вот, что с нами делала когда-то молодость, ее максимализм и детская наивность.
В сезоне 1965-66 гг. в средней школе было сразу два выпуска.
В связи с очередной реформой страна переходила на десятилетку, и на этот раз выпускными должны были стать как десятые, так и одиннадцатые классы.
Я со своими товарищами закончил
Я не помню, чтобы в этой поездке велись серьезные разговоры о переходе в его класс. Но 31 августа 1965 г. ИКК со своей ученицей Валей Стихутиной посетил троих своих будущих учеников: меня, Володю и Борьку.
Он сообщил, что мы переходим в его класс и 1 сентября садимся за парты с новыми одноклассниками и уже знакомыми по поездке одноклассницами. При этом кое-что из предметов нам предстояло сдать экстерном.
У меня такое ощущение, что это был уникальный случай в педагогической практике того года.
Позже ИКК рассказывал какие трудности ему пришлось испытать, чтобы добиться этого перехода. Это решалось и на уровне города (т. Промыслов), и на уровне РОНО.
В самой школе почти весь педагогический состав был против.
Но вы не знаете нашего ИКК.
Нет таких препятствий, которые бы он не смог преодолеть. Его воспитанники шутили: если нет препятствий, то он их сам себе создаст, но потом обязательно преодолеет.
Уж и не знаю, чем мы ему понравились: характерами, способностями или видимыми только ему нашими потенциалами, кто знает.
В один институт после окончания школы поступали не только ученики его класса, коими мы стали, но и ученики нашего бывшего класса.
Я подумал, что об этом можно спросить дочку ИКК Татьяну. Может она прояснит мои сомнения.
Так или иначе, я очень рад, что так все случилось и я оказался в этом «калабинском» классе, а позже и в институте, который успешно закончил. Но возвращаюсь к выпускному классу.
При этом нашем переходе мы многое чего не доизучали из школьной программы.
Кое-что нам простили: период Истории СССР
Последнее было не так страшно и ИКК за несколько десятков минут рассказал нам и о логарифмах и о других категориях.
Но один предмет нам никак не удалось обойти.
В аттестате должна была при¬сутствовать оценка по астрономии, а мы ее не изучали и делать этого в
Пришлось сверх программы общаться с преподавателем этого предмета.
Предмет этот, как и преподаватель, был не так прост, и нам пришлось здорово попотеть, чтобы его удовлетворили наши знания.
Он тянул до последнего, заставлял нас по несколько раз перерисовывать схемы солнечной системы и прочих далеких систем.
Гонял он нас по учебнику и по ему одному известным конспектам, но в аттестат мы все-таки получили свои отличные оценки.
Нас пытались приобщить и к другим предметам, нами не изученным, но все обошлось и мы все вместе закончили среднюю школу, при этом сдав многочисленные выпускные экзамены и почти сразу и вступительные в институт.
Где, как было сказано выше, были и свои экзамены, и свои заморочки.
Закончить рассказ мне хочется на «иностранной ноте».
После окончания армейской службы, вернувшись на «гражданку», я почувствовал, что мне не хватает какой-либо учебы и ее экзаменов и зачетов. И с подачи Вовика (моего гитарного учителя) я поступил на курсы английского языка, где он уже обучался.
Не буду подробно останавливаться на этом, но отмечу, что время это было очень даже неплохое. Новые знакомые, новые ощущения и новый «английский», к которому я всегда не был равнодушен.
Предстоял экзамен по окончании курса.
Со своим преподавателем, замечательной женщиной, мы готовились к этой сдаче. Тексты, переводы, разговорная
Особенно я запоминал всякие «штучки» и разговорные выражения из английской практики.
На экзамен я вышел во всеоружие и был готов сразиться с экзаменатором. «Тексты» и «переводы» прошли нормально, предстояло устное собеседование.
И вот на первый же вопрос о моем здоровье и состоянии, я, ответив положительно, задал встречный вопрос. Я спросил: «And what about you?».
Это была моя «домашняя» заготовка, подмеченная у нашего замечательного преподавателя. И как всегда больше никаких вопросов мне не было задано.
Ответ на свой вопрос я не полу¬чил, но оценку, как всегда в таких случаях, получил отличную.
Всех, сдающих зачеты, экзамены и прочие собеседования я призываю прислушаться ко всему здесь сказанному.
Может быть это вам когда-нибудь и поможет...
"Школьные годы, чудесные...", да и студенческие были не
Юность,
В те далекие молодые годы время и пространство были спресованны в такую гремучую смесь, плотность и взрывоопасность которой не поддаются описанию.
Радость и переживания, любовь и дружба, учеба и работа, путешествия и поездки...
Возвращаясь в те счастливые времена, раз за разом, год за годом не перестаешь удивляться тому, как же нам, и мне в частности, повезло в наше юное-молодое время.
А если вернуться еще в более раннее время?
Я говорю о своем детстве.
Вернее, о Даниловском детстве . . .
Сейчас модно ругать дома, построенные в
Сначала их называли «хрущевками», пятиэтажками, а
Думаю, нет, уверен, так говорят те, кто никогда не жил в домах, даже не домах, а настоящих трущебах-подвалах.
Для нас же эти пятиэтажки стали настоящими хоромами, отдельными квартирами со всеми удобствами после «удобств» практически во дворе, за содержимым которых приезжали самые настоящие «золотари» с соответствующими машинами.
Наша семья переехала в отдельную двухкомнатную квартиру в 1962 г.
Это была какая-то сказка, даже несмотря на совсем маленький коридор, небольшую кухню и смежные комнаты. А особенно, первый этаж, да еще и без балкона. Да, раньше были балконы и на первом этаже, об отсутствие которого наша с братом Мама переживала почти всю свою жизнь.
Наша
Конечно, со временем многое менялось, менялись и критерии удобств. Но я никогда не забуду первого своего посещения этой нашей первой квартиры на Волхонке-ЗиЛ, на Котловской улице, затем переименованной в Симферопольский бульвар.
А как же Даниловка, где я прожил почти 13 лет, где прошло мое детство и детство брата, где родились и жили многие мои предки?
Конечно, как всегда мы волей-неволей идеализируем прошлое. Нам не хочется ходить в детский сад, но учась в школе, мы вспоминаем о нем с легкой грустью.
Мы не очень любим ходить в школу. Но, вступая во взрослую жизнь, с нежностью и какой-то щемящей любовью в мыслях возвращаемся в добрые школьные годы.
Самое интересное, что никакие такие разговоры и наставления для следующего
У каждого свои «заморочки» с прошлым, но основной смысл остается общим для всех.
Сегодня уже ничего не осталось от нашего даниловского двора с его сараями и своеобразными строениями. Подольские переулки, окружавшие не только наш двор, стали непохожими на прежние, если совсем не прекратили свое существование.
По Даниловскому валу и дальше по Дубининской улице к Зацепе и Павелецкой площади еще ходят трамваи мимо Даниловского монастыря, когда-то заброшенного, а теперь ставшего резиденцией Патриарха.
Да и называется он
Строения нашего двора были самой разной комфортности: поднятые над землей на метр или наоборот, почти вросшие в грунт.
Наше жилище относилось к последним. Говорят, когда-то здесь размещался скот, хозяин которого владел всем нашим двором. Когда мне было около одного года в этом помещении сделали ремонт, перестелив все полы, и пол у нас стал дощатый и крашеный.
Первое, что я помню из детства, что само по себе
Я носил в малюсеньком ведерке песок, подавая его через окно, едва приподнятое над землей. Я едва мог заглянуть через это самое окно и видел отсутствие пола в комнате.
Эти окна, а их кажется было три, выходили в маленький палисадничек. Не помню, что там росло на грядках, но очень хорошо помнятся кусты Золотого шара или Золотого рога.
Желтые, на высоких тонких стеблях, они очень нравились родителям, особенно отцу. Да и мы с братом, когда вспоминаем детство, обязательно вспоминаем об этих цветах, золотых шариках ярко желтого цвета, не таких красивых, как другие садовые растения, но от этого не становящихся менее дорогими и любимыми.
Почти у каждого строения были свои палисаднички.
Рядом с нашим палисадником рос ясень. Тогда он мне казался очень высоким и красивым.
Его сложные листья, скорее ножки для листьев, позволяли делать так называемые самолетики. Они не летали , но очень были похожи на самолеты своими «крылышками» и «элеронами».
Сам двор казался мне в те годы огромным, образованным жилыми строениями с одной стороны и непрерывным рядом сараев с другой.
В сараях хранились в основном дрова для отопления жилых помещений, иногда продукты и другой хозяйственный инвентарь.
Помнится, мы хранили там зимой купленное молоко. Оно замерзало, но не до конца, и когда его приносили из сарая, приходилось толстую верхнюю ледяную корку очень долго разбивать, чтобы добраться до молока.
А иногда растапливали и саму корку.
В комнатах было холодно, приходилось часто топить печку дровами.
Пищу же готовили на газовой плите. Позже и печки переделали на газовую «тягу», что ненамного увеличило температуру в помещениях, но избавило от проблем с дровами. Хотя с дровами было конечно интересней и уютней.
В этом нашем помещении с общим входом (дом 3, кв. б) жили две семьи.
Наша: Мама, Папа, я и младший брат (разница в 4 года) и сестра Мамы, тетя Галя.
Другая семья состояла из дяди нашей Мамы, Николая Ивановича Гаврюшина, его жены, тети Сони, их младших детей. Старшие: тетя Надя и тетя Капа жили отдельно.
Младшая дочь, Любаша и младший сын Евгений с женой и дочкой Верой жили вместе с родителями. Николай Иванович был крестным отцом нашей Мамы, а его сын
Поэтому мы их всех звали крестными, каждый своих.
Я пишу об этом, полагаясь только на свою детскую память, не выясняя и не уточняя подробности. Может я ошибусь в деталях и наличие некоторых персонажей того времени, в той «даниловской дали».
Думаю, это не так страшно, а важно само ощущение времени, очень далекого уже, а еще недавно казавшегося таким близким и родным.
Но только многих, о ком я упомянул, уже нет в живых.
И этот рассказ, как память о них и о моем детстве, в котором они были.
Даниловское детство заполнено и множеством приятелей, соседей по двору.
В первую очередь, это «шишковчики», иначе братья Шишковы, Володя и Сергей.
Они, кажется, были близнецами, похожими как две капли воды. Мало кто их различал, не знаю как на счет их родителей.
Я, к удивлению многих и самого себя, всегда отличал одного брата от другого.
Что-то было в каждом свое особенное: или выражение лица, мимика, или какие-то особые привычки, или манера поведения. Короче, их удивительное сходство не заставало меня врасплох.
Хотя, и я, но очень редко, все-таки путал их. Думаю, они специально что-то такое делали для своеобразной маскировки.
Старшим, и при этом заводилой, был у нас Володя Смирнов.
Выходец из интеллигентной семьи, воспитываемый своей одинокой мамой, он казался нам большим интеллектуалом, знатоком всяких «премуд¬ростей».
Почему у него не было отца, мы не знали и по известным причинам не спрашивали. Или я что-нибудь забыл за эти годы. Бывая у него в гостях или днях рождения, мы пили крюшон или крем-соду и разговаривали на «умные» темы.
Маленький замкнутый мир нашего даниловского двора... Вся наша детская и подростковая жизнь проходила под аккомпанемент трамвайных звонков.
Трамвайные рельсы проходили рядом с нашими воротами и калиткой, которые отделяли наш двор от улицы.
По Даниловскому валу ходили трамваи двух типов: маленькие одно-вагонные, похожие на сегодняшние, как нынешние автобусы на автобусы
тех лет и высокие двухвагонные, де¬ревянные, с высокой подножкой и большими-большими окнами.
Этот маленький мирок казался огромным, квартал требовал для свое¬го обхода не один десяток минут.
Вдоль трамвайной улицы, мимо завода «Искра», далее по подольским переулкам. Здесь мы бегали, гоняли на самокатах, позже на велосипедах, катали перед собой ныне уже забытые колеса при помощи изогнутых палок.
Выход за эти пределы уже был большим путешествием: в сторону Большой Тульской улицы и карандашного завода и в сторону Павловской больницы и разных Павловских переулков.
В этой последней находились две одинаковые школы:
Недавно, после посещения Даниловского кладбища, что недалеко от бывшего жилища, я исполнил давно задуманное.
Я прошелся по оставшимся переулкам, вышел к школьным зданиям, превратившимся в какие-то училища. Меня поразило, что казавшееся в детстве таким большим и продолжительным в пространстве оказалось на поверку совсем маленьким.
Путешествие вокруг квартала заняло несколько минут.
Расстояние от того места, где когда-то стоял наш дом, во всех направлениях: до Павловской больницы, до даниловского рынка, до парка за зданиями школ, оказалось совсем небольшим.
В детстве все было по-другому. И это тоже понятно и объяснимо: тогда «деревья были большими»...
Я обязательно буду возвращаться к воспоминаниям о даниловском детстве. Хотя, это будет и довольно тяжело по причине моего тогда совсем юного возраста.
И время, и жизнь тогда были совершенно другими.
Я жил в том временнОм пространстве , делал свои первые шаги, начал ходить в школу, делал первые удары по мячу и другие спортивные упражнения. Смеялся и плакал, общался с друзьями, со взрослыми.
Позже, повзрослев, я часто слышал разговоры многочисленных родных на природе и в застолье о даниловском житье-бытье.
А как бы хотелось с кем-нибудь из них поговорить, повспоминать, спеть наконец.
Увы, это невозможно, может быть только мысленно... И только в зрелости приходит понимание, что вот тогда-то и было настоящее счастье...
«Зрелость, если хотите, можно можно определить как возраст, в котором человек осознает, что должен умереть... и принимает приговор без страха».
Р.Хайнлайн
Когда я писал о любви, мне казалось, что я в этом кое-что понимаю.
Хотя кто-то и не согласится с моими размышлениями о
А может у него уже готовы ответы на все мои вопросы.
Каждый, думаю, счастлив и несчастлив в любви по-своему.
А вот, если говорить «о вечном», о котором надо все время «помнить», здесь житейский и прочие опыты могут забуксовать.
И в этом вопросе каждый сам себе судья, прокурор и адвокат.
Вы уже конечно догадались, что я хочу поговорить о смерти.
О том неизбежном, что всем нам уготовила жизнь, как это и не грустно осознавать. Замечу, я не буду касаться религиозных сторон этой категории.
Философский аспект этого вопроса также достаточно сложен.
Предопределенность финала и его непредсказуемость противопоставлены некой неопределенности, судьбе наконец.
И что было бы лучше: знать все наперед, то есть, ДЕНЬ и ЧАС или НЕТ?
Обычно о таких вещах говорят врачи. И то в крайнем случае и не тебе самому, а если и тебе, то в самый последний момент или когда очень попросишь.
... Прочитав выше написанное, я подумал, что прежде и не мог бы такого написать.
Скорее всего некий возрастной и психологический рубеж мною уже преодолен.
Возможно это связано с выходом на «передовые позиции» всех моих оставшихся родных. Мы, братья, сестры, жены и мужья стали следующим за нашими папами и мамами поколением, которому предстоит держать «свой удар», при этом оставаясь «надеждой» и «опорой» для следующего поколения наших родных и близких.
Человек очень мудро устроен по отношению к финальному аккорду своей жизни.
В раннем детстве он и не догадывается о том, чем все это кончится. Чуть позже он становится в этом отношении
В молодом возрасте, уже осознав неизбежное, при подсчитывании возможных оставшихся лет, человек гонит от себя эти мысли. Тем более, что цифры эти какие-то нереально большие.
Когда-то, двадцатилетним, думая о своем шестом десятке, не мог себе представить, что это будет в другом веке и даже тысячелетии.
Когда же человек начинает всерьез задумываться об ЭТОМ?
Ясно, что тогда, когда он болен, неизлечимо, смертельно. Хотя, думаю, что и в этом случае надеется на продление своего срока.
Старый пожилой человек не может не думать об этом последнем мгновении.
Но где эта граница, переступив через которую становишься пожилым?
Или такое качество можно обрести в не таком уж серьезном возрасте?
А может на такое понимание человека толкают какие-либо события в его жизни?
Возможно смерть родного близкого человека или старого верного друга?
Скорее всего к каждому взрослому человеку такое понимание приходит по-своему, и это не зависит от возраста. Но когда оно, к сожалению, приходит, вот тогда человек и вступает в какой-то другой отрезок своей жизни.
Это еще не старость, но увы, уже и не молодость. Может это называется зрелость, может как-то по- другому.
Но в любом случае это доставляет мало радости, к этому долго привыкаешь, а, привыкнув, начинаешь считать свои годки, оценивать свою прожитую жизнь, и то, что ты еще можешь сделать.
Процитирую еще одно высказывание Роберта Хайнлайна:
«Ничто не свидетельствует о том, что жизнь не оканчивается после смерти. Ничем не обосновано и обратное. Ты узнаешь все сам, причем достаточно скоро. О чем же беспокоиться?»
Конечно, стараешься быть оптимистом. Плохо, когда это у кого-то не получается.
Но в любом случае позади гораздо больше, чем впереди. Это грустно, с этим приходится жить, с этим приходится мириться.
Конечно, не впадая в отчаяние, продолжая трудиться и отдыхать, творить и создавать, ошибаться и находить, любить и ненавидеть. За этими делами забывая обо всем печальном.
Но так уж мудро устроен человек. И это придает высокий смысл и его ошибкам и достижениям.
Более искушенный в этом вопросе читатель и более «зрелый» подумает, что написавший все это еще слишком молод, чтобы рассуждать о таких вещах.
Но мне кажется, что тема подоспела очень вовремя.
Несколько позже этот самый переход к зрелости покроется возрастной «дымкой» и старость, простите зрелая мудрость, станет напоминать простую усталость.
Некоторые признаки ее уже проявляются, но пока еще не очень сильно. И есть еще и «пороховницы», и их содержимое, есть чем поделиться с родными следующего поколения.
И пусть не назидательно и на собственном примере, но стоит показать, что в жизни много есть хорошего, что нужно сохранять оптимизм, в любых ситуациях оставаться человеком, передавать эту эстафету своим детям, а нашим внукам.
Мне думается, все эти мои «письмена» посвящены именно этому.
При том, что я никогда не претендовал на роль учителя и наставника.
Но опосредственно, через свои опусы мне всегда хотелось донести до читателя то светлое и доброе, что несомненно было, есть и будет в нашей жизни и, надеюсь, в жизни наших потомков.
Многие непрофессиональные сочинители пишут подобные этим моим «запискам».
И я
Пишут и мемуары, и рассказы, и более масштабные произведения.
Но практически исчезло когда-то очень популярное искусство. Я говорю об эпистолярном наследии.
Это не беллетристика и не мемуары. Это своего рода письменный диалог, который сейчас заменили другие средства общения.
А ведь написание писем предполагает своеобразное умение, которое нужно оттачивать и которое позволяет на расстоянии ощутить присутствие твоего коллеги, друга по переписке.
А главное, поделиться сокровенным, тем что в обычном разговоре не всегда решишься высказать вслух.
При этом, написанное в письме живет все-таки дольше, и ответственность за написанное гораздо выше.
Я тоже хотел внести свой вклад в это не очень ныне модное дело, но...
Коливец, привет !
Это, наверное, первое большое письмо из нашей несостоявшейся переписки.
Хотя, были немногочисленные письма армейские и в Москву и из Москвы. И, кажется, были письма, когда мы оба служили в ГСВГ.
Короче говоря, будем считать это письмо первым. Тем более, я сейчас не в Москве и есть время поделиться мыслями с тобой.
Чем дальше, тем все больше я осознаю, что мало уделял внимания своему младшему брату, т. е. тебе.
Особенно это относится к периодам моего «разного» созревания, когда я бросился с головой во «все тяжкие».
Конечно, эти «тяжкие» были и легкими, и приятными, и притягательными, и переживательными. Но они породили и мое увлечение гитарой и песнями, их сочинением, что, я думаю, нет уверен, ты очень одобряешь, будучи моим главным рецензентом.
Но, надо сказать, что этот период и для меня был очень напряженным.
Пять лет учебы в институте, одновременно работа, сначала на «Чайке», а потом (и до сих пор) в ВЦ. Все воскресенья (полностью) у нас проходили занятия в институте на Пироговке. Кроме этого, два-три
Работа на Чайке, хоть и не очень напряженная, отбирала порой и субботы. А в ВЦ, сменная, в том числе и ночная, работа давали мало повода для наших общих встреч и дел.
Поездки, организуемые И. К. Калабиным, не давали нам возможности провести с тобой время и где-нибудь на природе.
Но когда мы начали ездить самостоятельно, тут все изменилось.
Помнишь 1970 г., твоя первая, и конечно не последняя, Игналина!
Тебе не было и
Я не оправдываюсь, а просто хочу объяснить случившееся в те годы.
Хотя нет, конечно оправдываюсь, но «нет мне никакого прощения».
Но, не так все и плохо, по-моему. . .
Вспоминается дача в Одинцово, нами снимаемая у тети Фани и ее мужа, Николая Ивановича, инвалида по зрению, но замечательного столяра. М
ы жили там все лето,
Мне запомнились почему-то года, когда мы сами готовили себе еду на керосинке, ходили за грибами и по возвращении раскладывали их на столе по сортам и величине и считали.
Когда на выходные приезжал кто-то из родителей, мы докладывали и отчитывались о наших достижениях.
Помню, как таскал тебя на плечах и закорках и при этом напевал какие-то песенки. Почему-то в памяти
остались эти «концерты» в нашей любимой дубовой роще.
Помнишь, несколько лет назад мы с тобой съездили в Одинцово, и наш перекус был как раз на опушке этой
Хотя, все-все изменилось до неузнаваемости.
Были мы с тобой и на наших любимых трех прудах.
Из них только «дальний» не очень сильно изменился. «Средний», что в лесу, совсем захирел и превратился в маленькое болотце. А «ближний», который был рядом с карьером, заросшим иван-чаем, превратился в регулярный пруд перед местным горсоветом, в пруд с гранитными берегами.
Мы мало нашли с тобой знакомого в эту нашу поездку. Но все равно я рад, что мы это сделали.
А наши любимые игналинские озера!
У нас с тобой было десять общих водных походов, и ты был самым главным моим игналинщиком, главным костровым, главным «молчальником», а в
Ездили мы с тобой и в Пицунду, в
И, что очень важно, съездили вместе в Пермскую область, на сплавные работы, на заработки. Правда, мало что заработали, но это не главное.
Конечно, мне в этом смысле повезло больше.
У меня были замечательные поездки и командировки по моей работе в ВЦ. Но, мне кажется, что и тебе есть чем похвастаться в этом плане.
Но больше всего мне запомнились наши с тобой «домашние игры».
Наше увлечение игрой в настольный футбол привлекало и моих одноклассников: Валеру Чукарева, Вову Ширяева, Валеру Лавыгина и др.
Мы проводили многочисленные серьезные турниры, в которых ты, как правило, выходил победителем. Жаль, что не сохранились те половинки
Как-то нам с тобой подарили железную дорогу. Небольшую, с заводным (не электрическим) тепловозом, с вагончиками и вагонетками.
Нас сразу не устроило движение состава по круглому и овальному замкнутому пути. Мы создавали разные конфигурации из рельс, но паровозик мог бегать и просто по полу.
Это дало нам с тобой возможность создать нашу «Станцию ЮКола» с нами же придуманным флагом (флаг опять же не сохранился).
Мы запускали наш заводной паровозик, заставляли его прыгать с трамплина, преодолевать различные препятствия. Много он у нас настрадался за время испытаний.
Кстати, о флагах.
Для наших дальнейших планов нам необходимо было сделать множество маленьких флагов разных стран мира. Это занятие дало нам возможность больше узнать об этих государственных символах.
С тех пор, правда, появилось множество новых стран, многие исчезли с карты мира. Но все равно, то прошлое знание не прошло бесследно.
А флаги эти нам были нужны для проведения всевозможных настольных и «напольных» соревнований в рамках придуманных нами олимпиад и чемпионатов мира.
Это были и соревнования по конному спорту, конькам, баскетболу, плаванию с использованием в т. ч. игральных костей.
Но самым нашим любимым занятием с тобой был напольный футбол.
Игроки были шахматными пешками, в качестве вратарей выступали пластмассовые линейки.
Ворота изготавливал ты сам из элементов металлоконструктора. И сам же изготавливал из марли, тюля или других материалов сетки для этих ворот. Этому ты придавал, как помню, особое значение.
В качестве «мячей» у нас использовались всевозможные пуговицы, фишки от настольных игр и прочая фурнитура.
Совсем забыл, чем мы щелкали эти «мячи», заставляя их «летать» по полю и залетать в ворота. С тех самых пор пошло твое любимое
А вот футбол и московский Спартак нас с тобой связывают очень прочно.
Долгое время мы ходили на футбол, чаще всего в Лужники, но посещали и другие стадионы.
Начатую мной коллекцию значков, посвященных футбольному Спартаку, ты успешно пополнял долгие годы без моего участия, посещая разные места, где это можно было осуществить.
Сейчас ты немного остыл в своих поисках, но коллекция получилась отменная .
Совсем недавно мы с тобой начали записывать на магнитофон наши воспоминания о футболе, о Спартаке, о нашем болении и о том времени.
Предстоит еще много работы по обработке этого материала. Но это с моей точки зрения хорошее начинание.
У меня есть еще небольшая запись «интервью», которое я провел с нашей Мамой Олей. До сих пор жалею, что не продолжил эти записи. Их до неприличия мало, но и их тоже нужно обрабатывать.
Вот я и коснулся грустного.
Нет уже нашей мамочки, как ты ее называл. Очень быстро она «сгорела», буквально в два месяца. Рекомендации лечащего врача, помещение ее в
Ушел из жизни жизнелюбивый человек, оптимист, веселая певунья. Просто наша Мама...
Ты долгие годы после моей женитьбы и смерти нашего отца, Павла Ивановича, один жил вместе с мамой, всячески ее опекая и ухаживая за пожилым человеком. В свою очередь, и тебе было, я думаю, комфортно с такой материнской опекой.
Так получилось, что личная жизнь у тебя не сложилась, и ты переживаешь по этому поводу.
Да еще всякие «революционные» события, происходящие в нашей стране, не придают тебе дополнительного оптимизма. Все это действует на тебя не самым лучшим образом и подвергает новым испытаниям.
Выдержишь ли ты их? Не знаю.
Ты как-то воскликнул в разговоре со мной: «За что мне все это, я же не сделал никому ничего плохого?!»
Я долго думал над этим твоим вопросом. И о своей жизни тоже.
Может быть не делать ничего
Но это уже философские рассуждения, а мы с тобой, как говорится, «университетов не кончали», и жить нам осталось не так уж и много.
И оценят наши поступки близкие и родные, другое поколение...
...если конечно о нас будут помнить или хотя бы изредка вспоминать.
Твой старший брат.
Это письмо не дошло до адресата, да оно и не было отправлено.
Скажу больше, оно даже не было закончено при жизни брата, хотя предполагалось вставить его в очередною книжку.
Да, ушел из жизни еще один близкий мне человек, последняя ниточка, связывавшая меня с тем далеким даниловским детством, родителями, их родственниками, с прошлой жизнью.
Это неотправленное
То же произошло и с одним моим стихотворением, посвященным брату и начатым еще при его жизни.
Я хотел закончить его к одному из дней рождения Николая, но так и не успел. Заканчивать его уже пришлось не в грустных тонах, а в очень печальных и трагических.
Нам от детства осталось немного:
Монастырь за кирпичной стеной,
Да трамвайная рядом дорога,
Да заводик, совсем небольшой.
Переулков подольских без счета,
Да и павловских было не счесть...
Детство манит к себе безотчетно,
Шлет из прошлого добрую весть.
Нам немного от детства осталось:
Запах сена, да роща дубов,
Два шоссе, три пруда — скажешь малость?
Ну, а сколько там было грибов!
Пусть не детство, а юность,
пожалуй...
Но не даст мне солгать мой дневник,
Хоть каких нам наград ни пожалуй,
Не сменяем озера на них.
Нам немного осталось от детства:
Там и Тульская и Духовской,
Там родные, там Мама, Отец там —
Память жизни и скорби людской.
Неизбежность потерь... Поколенье,
Что уходит в назначенный час,
Дарит нам эстафету творенья
Новых судеб, характеров, фраз.
Нам от детства осталось...
Осталось...
Да, теперь уж не нам — только мне.
Просто в детстве все вечным казалось,
Оказалось, конец по весне...
Мне ж от детства осталось так много,
Все не буду я вновь повторять.
Только светлую в детство дорогу
Без тебя не смогу отыскать...
9 апреля 2007 г.
Вот подошла к концу и вторая часть повествования.
Она не должна была так закончиться .
Хотелось еще раз вернуться к рассказам о друзьях, коллегах, к воспоминаниям о родных.
Но после «Неотправленного письма» рука не поднялась писать дальше. Все откладывается на потом, это
За время написания
Наша «великолепная шестерка» уменьшилась до четырех человек: умер Борька (Гаврилов Борис Михайлович, 31.12.48 – 18.08.06) .
Не стало Миши Копытова (Копытов Михаил Анатольевич,
В день похорон Миши ушла из жизни Танечка Христьяновская (Христьяновская Татьяна Васильевна,
Этот период оказался каким-то очень печальным и трагическим. Скорбный список можно продолжить.
Родные, друзья,
Другой вопрос, на сколько хорошо мне удастся это сделать, но я буду очень стараться и за себя и «за того парня».
К тому же я не могу бросить начатое дело и буду продолжать его несмотря ни на что.
Как и придумывание стихов и песен. А песен у меня уже 75 штук, но до сотни, мною запланированной, еще далеко, и нужно торопиться, чтобы исполнить задуманное.
Но все-таки самое
Не могу здесь не процитировать замечательного писателя А. Рыбакова.
Вот, что он писал о труде прозаика.
«Когда я был молодым человеком и только начинал писать, я был одержим, как всякий начинающий, придумывал для себя правила как писать, когда, в какое время, в какие часы, и я придумал такой девиз: “Чтобы писать, надо писать”.
Девиз наивный, конечно, графоманский, но все же я до сих пор верен ему.
Писатель, особенно прозаик, это рабочая лошадь, которая тащит в гору тяжело нагруженный воз.
Или дотащит его до вершины, или упадет по дороге. И надо тащить, не обращая внимания на понукания, критику, хвалу и клевету».
...Так что нужно накапливать силы и темы, чтобы одолеть свою «гору» со своим «возом», и может быть успеть к «вершине», не обращая внимания на. . .
|
Свечу задуть я не берусь,
Ту, что не гаснет, как ни дунуть.
И о тебе боюсь я думать,
И забывать тебя боюсь.
И снова сам себе перечу,
Как будто сам с собой борюсь,
Боюсь, что я тебя не встречу,
И встретиться с тобой боюсь.
Тобой протянутую руку
Боюсь в ладонях задержать.
Боюсь, испытывая муку,
И слишком быстро отпускать.
Как будто у мостков причальных
Волною вспененною бьюсь,
Боюсь я глаз твоих печальных,
Но и веселых глаз боюсь.
Боюсь я, слишком осторожный,
Тебя по имени назвать,
И боязно, что остаешься
Ты безымянною опять.
А вдруг, как многие когда-то,
С тобой прославимся, любя.
И за тебя мне страшновато,
И боязно мне за себя.
| «Нm» | 2006 г. |
С младенческого крика
До самого «прости»
Таинственную книгу
Слагаем по пути.
Теснятся чьи-то лица
За каждою строкой...
Мы чёркаем страницы
Бестрепетной рукой.
Мы веселы и правы,
Мы скачем напрямик...
Размашистые главы
Заносятся в дневник.
А если и помаркой
Испорчена строка —
Ни холодно, ни жарко
Нам с этого пока.
Успеем возвратиться,
Попридержать коней...
Подумаешь страница!
Их много в книге дней.
Что гоже, что негоже
И кто кому должник?
Когда-нибудь попозже
Исправим черновик...
...Но поздно, милый поздно.
Не отыскать мостов.
И делается грозным
Шуршание листов.
Обиженные люди,
Забытые долги...
Поправлено не будет
В минувшем ни строки.
Кому мы, обещая,
Солгали без стыда,
Уходят не прощаясь,
Уходят навсегда.
Кого мы оттолкнули,
Кого мы подвели...
Корявых загогулин
Напрасно не скобли.
И наша повесть мчится
К финалу... А потом
Последняя страница
Покроет пухлый том.
И так же, запоздало
Стирая слёзы с глаз,
Как мы иных, бывало, —
Другие вспомнят нас.
| «Нm» | 2006 г. |
Вечер. Яблоки литые
Освещает черный сад,
Точно серьги золотые,
На ветвях они висят.
Час стремительного танца,
Листьев, вихрей ветровых,
Золоченого багрянца
Неба, озера, травы.
Чертят вновь тревожно птицы
Над гнездом за кругом, круг —
То ли в дом им возвратиться,
То ли тронуться на юг.
Медленно темнеют ночи,
Еще полные тепла.
Лето больше ждать не хочет,
Но и осень не пришла.
| «D» | 16 августа 2006 г. |
И звонкость погоды,
И первый ледок,
И след пешехода,
И птичий следок,
И белая крыша,
И ветви за ней,
И небо — все выше,
Все выше — синей.
И так все открыто
С низин до высот —
И то, что забыто,
И то, что придет.
И все, что от глаз
Крылось рощей большой,
И все, что у вас
И у нас за душой.
А небо большое,
Большое уже. ...
И что за душою.
И что на душе...
И, меченный метой
Нелегких годин,
Ты с ясностью этой
Один на один.
| «D» | 14 октября 2007 г. |
Поезд мчался с грохотом и воем,
Поезд мчался с лязганьем и свистом,
И ему навстречу желтым роем
Понеслись огни в просторе мглистом.
Поезд мчался с полным напряженьем
Мощных сил, уму непостижимых,
Перед самым, может быть, крушеньем
Посреди миров несокрушимых.
Поезд мчался с прежним напряженьем
Где-то в самых дебрях мирозданья,
Перед самым, может быть, крушеньем,
Посреди явлений без названья...
Вот он, глазом огненным сверкая,
Вылетает... Дай дорогу, пеший!
На разъезде где-то, у сарая,
Подхватил меня, понес меня, как леший!
Вместе с ним и я в просторе мглистом
Уж не смею мыслить о покое,
Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,
Мчусь куда-то с грохотом и воем,
Мчусь куда-то с полным напряженьем
Я, как есть, загадка мирозданья.
Перед самым, может быть, крушеньем
Я кричу кому-то: «До свиданья!..»
Но довольно! Быстрое движенье
Все смелее в мире год от году,
И какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?
| «Hm» | 2008 г. |
По морю, а может, по небу,
вдали от земли,
Где сизая дымка прозрачной
легла пеленой,
Как светлые тени, проходят
порой корабли,
Куда и откуда — нам этого
знать не дано.
На палубах, верно, хлопочут
десятки людей,
И кто-то вздыхает о жизни,
потраченной зря,
И пленники стонут по трюмам,
в вонючей воде,
И крысы друг дружку грызут
за кусок сухаря.
Но с нашего мыса, где чайки
бранятся без слов,
Где пёстрая галька шуршит
под ударом волны,
Мы видим плывущие вдаль
миражи парусов,
Нам плача не слышно,
и слёзы рабов — не видны.
А им, с кораблей, разорённый
не виден причал
И дохлая рыба, гниющая
между камней, —
Лишь свежая зелень в глубоких
расселинах скал
Да быстрая речка.
И радуга в небе над ней...
| «Hm» | 2008 г. |
Душой распахнутой приемлю
Седой от стужи березняк,
Морозом скованную землю
И дальний-дальний лай собак.
Бежит вперед веселый Рыжик,
С которым я едва знаком,
И белый снег с опаской лижет
Горячим красным языком.
И грустно-грустно, чисто-чисто
У яркой лыжницы в руке
Поет игрушечный транзистор
На итальянском языке.
И впереди, за черной елью,
Вместила солнечная даль
Скупое русское веселье
И итальянскую печаль.
| «D» | 21 февраля 2009 г. |
Как сердце устало!
Как нужно покоя.
Хотя бы на несколько ранних минут,
Чтоб выйти в осеннее чистое поле
И знать, что тебя не зовут и не ждут.
Чтоб лес вдалеке.
Хорошо, если сосны.
Чтоб просто идти, никого не виня.
Чтоб было прозрачно, легко и морозно.
Чтоб тихо у ног шелестела стерня.
Как сердце устало!
Как нужно минуту:
Уйти, раствориться в туманной заре,
В чернеющем поле, ветрами продутом,
В просторном, холодном, седом ноябре.
| «Нm» | 25 ноября 2009 г. |
|
Я влюблен был всегда. Почему-то
А в тебя почему-то вот нет.
И не в возрасте дело как-будто,
И не в мизерной разнице лет.
Но со мною случалось такое,
Когда я безо всяких причин
Женских чар, так лелеямых мною,
Для других оставлял я мужчин,
Тех, кто старше,
мудрей и ядреней,
Тех, кто знает, что хочется им.
Оставаясь для них посторонним,
Был другими быть может любим.
Ну, а ты? Будь же благословенна
И божественно так хороша.
Как мужчина, скажу откровенно,
И солгать не посмеет душа:
За собой оставляю я право
Быть твоим навсегда.
К черту нравы!
16 мая 2006 г.
Да, мы — Быки! И рядом с нами Девы!
Сей статус никому не изменить.
Там был с тобой на Вы —
те годы где вы, где вы?
Но их нам ни за что не позабыть.
Простая рифма. Что еще тут скажешь.
По сути так. Ну, так тому и быть.
Так слово за слово и год
за годом вяжешь,
Но в том клубке оттенков разных нить.
Ты — в экспедициях,
а я ходил в походы.
Пустыни, степи, реки и леса...
Но несмотря на каверзы погоды
Звучали звонко наши голоса.
В компьютерно-программной круговерти
Во все года ты был наставник мой,
Да и не только мой. Уж, вы поверьте —
На службу шел он как к себе домой.
Стареем мы, взрослеют наши дети,
И с каждым годом годам вопреки
Мы все дороже ценим годы эти,
Когда мы были просто «старики».
Вот лет твоих багаж...
Он будет побогаче,
Ну, старше ты чуть-чуть...
Как может быть иначе.
14 октября 2007 г.
Если б был я волшебник,
чудес господин
Или джин, ну пускай
самый маленький,
Я тебе бы принес миллион...
Нет, один,
Пусть неброский цветочек,
но Аленький.
И хотя это дело отцов, женихов
За морями искать Небывалое,
Я бы смог, я б сумел,
раз — и был бы таков,
Но достал бы заветное Алое...
...Только вот говорят — это
сказки, дружок.
Но закройте глаза и увидите
Этот остров и этот волшебный цветок.
Ну и как? Увидали? Вот видите!...
Ты ж сама, как цветочек
тот маленький,
Симпатичный, загадочный, аленький.
13 июня 2008 г.
| ||
| 1. | Эллада (С. Наровчатов) | |
| ||
| 2. | «Хотел бы годы и годы» (В. Соколов,Ю. Рогов) | [2] |
| 3. | Остров Романтики (Э. Асадов) | [1] |
| 4. | «Если бы мог я рисовать» (Ю. Рогов) | [1] |
| ||
| 5. | Планета юных (Ю. Рогов) | [1] |
| 6. | Страна Грина (Ю. Рогов) | [1] |
| 7. | «Это мы поем для Вас» (Ю. Рогов) | [1] |
| 8. | Мечтателям (Ю. Рогов) | [1] |
| 9. | Дороги (Ю. Рогов) | [1] |
| 10. | Походы I («Поезд нас куда-то мчит») (Ю. Рогов) | [1] |
| ||
| 11. | Маленькое фото (Ю. Рогов) | [1] |
| 12. | Снегурочка (Ю. Рогов) | [1] |
| 13. | Увези меня (Ю. Рогов) | [1] |
| 14. | Кольцо (А В. Кольцов) | [1] |
| 15. | Молодец удалый («В поле ветер веет») (А В. Кольцов) | [1] |
| 16. | Быть любимой (Ю. Рогов) | [1] |
| 17. | «Ты не пой соловей» (А В. Кольцов) | [1] |
| ||
| 18. | Время (Ю. Рогов) | [1] |
| 19. | Милая моя, нежность (Ю. Рогов) | [1] |
| 20. | Молодая жница (А. В. Кольцов) | [1] |
| ||
| 21. | Поздняя зима (Ю. Рогов) | [1] |
| 22. | Тайна словаря (Ю. Рогов) | [1] |
| 23. | Без нас и с нами (Е. Серова) | [1] |
| 24. | Лес да поле (Св. Молева) | [1] |
| 25. | Королева (С Есенин) | [1] |
| 26. | Колдунья (С. Есенин) | [1] |
| 27. | Казачья колыбельная (М Ю. Лермонтов) | [1] |
| ||
| 28. | Струны на гитаре (Ю. Рогов) | [1] |
| 29. | Походы II («Ветер шелестит») (Ю. Рогов) | [1] |
| ||
| 30. | Потому, что ты пишешь стихи («Я давал себе зарок») (Ю. Рогов) | [1] |
| ||
| 31. | «Когда усевшись за столом» (Ю. Рогов) | [1] |
| 32. | «Чувства как руки в замке» («Гитара разбита») (Ю. Рогов) | [1] |
| 33. | По-над Доном (А. В. Кольцов) | [1] |
| 34. | Застольная (П. Антокольский) | [1] |
| ||
| 35. | Солнышко (Ю. Рогов) | [1] |
| 36. | «Зашумела, разгулялась» (И. С. Никитин) | [1] |
| 37. | Удаль и забота (И. С. Никитин) | [1] |
| 38. | «Отвяжись тоска» (И. С. Никитин) | [1] |
| ||
| 39. | А прочее, неважно (Ю. Рогов) | [1] |
| ||
| 40. | «Не весна тогда» (А. В. Кольцов) | [1] |
| ||
| 41. | Интересная мысль (Ю. Рогов) | [1] |
| ||
| 42. | Мастер (Д. Самойлов) | [1] |
| ||
| 43. | «Много есть у меня» (Русская песня) (А. В. Кольцов) | [1] |
| ||
| 44. | «Что-то случилось» (Ю. Левитанский) | [1] |
| 45. | «Вина мне пинту» (Р. Бернс-С. Маршак) | [1] |
| ||
| 46. | «Шутите чаще» (Ю. Мориц) | [1] |
| ||
| 47. | «Не умирайте, старики» (Ф. Искандер) | [1] |
| ||
| 48. | Пятеро в лодке (Ю. Рогов) | [1] |
| ||
| 49. | Весна («Я без слез не могу») (В. Набоков) | [2] |
| 50. | Ингалина (Ю. Рогов) | [2] |
| ||
| 51. | Бессоница (Н. Рубцов) | [2] |
| 52. | Плыть, плыть (Н. Рубцов) | [2] |
| ||
| 53. | Сани («Зима») (А. Жигулин) | [3] |
| ||
| 54. | «Давайте выпьем за любовь» (Н. Сабурова, Ю. Рогов) | [3] |
| 55. | «Осень» (И. Бунин) | [3] |
| ||
| 56. | «Венок» («32 года спустя») (В. Соколов) | [4] |
| ||
| 57. | «Отчего не ходить в походы» (М. Семенова) | [4] |
| 58. | «Поезд» (Н. Рубцов) | [4] |
| ||
| 59. | «Спой нам Палыч, Юра спой» (Н. Сабурова, Ю. Рогов) | [4] |
| 60. | Дорога (М. Семенова) | [4] |
| 61. | «Я когда-нибудь стану» (М. Семенова) | [4] |
| ||
| 62. | «Ложная надежда» (М. Семенова) | [5] |
| ||
| 63. | Упряжка (Ф. Искандер) | [5] |
| ||
| 64. | «Прощаться нам надо, друзья» (Ю. Рогов) | [5] |
| 65. | Раньше (Ф. Искандер) | [5] |
| ||
| 66. | «Если жизнь покатилась» (М. Семенова) | [5] |
| ||
| 67. |
«Становятся длинными тени» | [5] |
| 68. | «Сегодня снова снежный день» (Р. Гамзатов) | [5] |
| ||
| 69. | «Романс–73» (Р. Гамзатов) | [6] |
| 70. | «Книга» (М. Семенова) | [6] |
| 71. | «Август» (В. Шаламов) | [6] |
| ||
| 72. | «Октбрь» (В. Соколов) | [6] |
| ||
| 73. | «Поезд–2» (Н. Рубцов) | [6] |
| 74. | «По морю, а может» (М. Семенова) | [6] |
| ||
| 75. | «Февраль» (А. Жигулин) | [6] |
| 76. | «Ноябрь» (А. Жигулин) | [6] |
| 1). | Рогов Ю. П. |
Стихи. Посвящения. Песни. Эпиграммы: |
| 2). | Рогов Ю. П. |
Проза. Посвящения. Воспоминания. Песни: |
| 3). | Рогов Ю. П. |
Моя Ингалина: |
| 4). | Рогов Ю. П. |
Музыка навсегда: |
| 5). | Рогов Ю. П. |
Характеры и судьбы |
| 6). | Рогов Ю. П. |
Характеры и судьбы–2 |
|
На этот раз в сборнике представлены лишь песни, стихи и «титульное» произведение, вторая часть «романа в
Нет раздела «Воспоминания».
По причинам еще не накопившегося материала и частого повторения (Моряк-Звенигород-Моряк...), что может быть приведет к исчезновению этого раздела из следующих (я надеюсь ) книг.
Продолжение выдалось чуть менее объемным по разным причинам.
Но здесь есть рассказы и «омаро-хаямовского» цикла, философские размышления о жизни, смерти, предначертанности и выборе.
Впервые после «Музыки навсегда» и ее «Армейских мотивов» автор вновь возвращается к своей службе в армии, к ее непростым будням.
Школа, институт, зачеты и экзамены, «придорожные камни» и «перекрестки
Впереди нас всех ждет третья (а может и четвертая) часть романа.
Первые наметки и напевы этого «романса» были сделаны еще в Звенигороде.
Но там к тому моменту уже была написана одна или даже две песни. Для еще одной времени просто не осталось. Так мелодия, мне понравившаяся была забыта (может не полностью?), и пришлось создавать ее заново.
Не знаю лучше или хуже она получилась, но слушатели часто просят ее повторить.
Ее создание связано с воспоминаниями о путешествии по р. Юрюзань в 1973 г. (отсюда и префикс). Песня посвящается моей жене Соне.
Я снова вернулся к творчеству моей любимой Марии Семеновой (позже вернусь еще раз).
Песня сложная, философская и для меня достаточно продолжительная по времени
Этой песней открывается мой новый цикл, созвучный с циклом «Времена
Впервые на слова В. Шаламова, песня посвящается юбилею (70 лет) уважаемого Г. М. Михайлова.
На стихи уже хорошо мне и слушателям известного поэта В. Соколова эта песня написана к
У Николая Рубцова отыскалось еще одно стихотворение на тему «поездов»
Очередная (надеюсь не последняя) песня на слова М. Семеновой.
Мною тщательно просматриваются и откладываются до лучших времен ее поэтические опыты. Время от времени оно обрамляются мною музыкальным сопровождением.
Наконец-то написал песню, посвященную Валере Лавыгину.
Ее написание приурочено к его юбилею (60 лет). Кстати, в сборнике А. Жигулина, из которого взяты стихи, это стихотворение расположено рядом с стихотворением «Сани» (Осень). Песня на эти слова была написана для Миши Семина.
Песня, завершающая раздел, также из нового цикла и написана к «серьезному» юбилею моего соавтора («Выпьем за любовь», «Спой нам, Палыч») Наташи Сабуровой.
Песня явно из категории «лиловых», т. е. очень минорных.
Сотворчество с поэтом А. Жигулиным продолжается.
Продолжается публикация авторских сонетов. Здесь представлены три новых сонета (7-9), один из которых напрямую посвящен мужчине.
Сонет написан к юбилею Шурочки Ерешко (в девичестве Колотушкиной).
Этот стих посвящен М. А. Копытову и написан к его
Посвящение к «некруглому» юбилею моей любимой племянницы Настеньки Тюниной (в,девичестве Бугровой).
Текст явно навеян тем, что имя связано со сказкой, ее сказочным сюжетом. Очень надеюсь, что сонет понравился Настюше и ее близким.
|
| ПЕСНИ | 149 |
| «Романс–73» | 151 |
| «Книга» | 153 |
| «Август» | 155 |
| «Октябрь» | 156 |
| «Поезд–2» | 158 |
| «По морю, а может» | 160 |
| «Февраль» | 162 |
| «Ноябрь» | 163 |
| СТИХИ | 165 |
| Сонет 7 | 167 |
| Сонет 8 | 168 |
| Сонет 9 | 170 |
| Все песни (1965–2009) | 171 |
| Комментарий | 179 |